Мильчина Вера Аркадьевна

Широко известно, что в XVIII и в начале XIX века русских писателей нередко определяли через их иностранные, прежде всего французские, образцы («русский Расин», «русский Буало» и т.д.). Менее известно, что это явление, по-научному называемое прономинацией, продолжало существовать и в 1830-1840-е годы, причем некоторые писатели использовали его в корыстных, рекламных целях. Один из таких эпизодов — подчеркивание Николаем Ивановичем Гречем своего сходства с французским писателем Шарлем Нодье. В этот период в России имелись целых два претендента на звание «русского Нодье»: Греч и Петр Андреевич Вяземский. Однако если Вяземский своего уподобления французскому писателю не поддержал, Греч, напротив, охотно разыгрывал эту карту.

13 февраля 1830 года, за две недели до знаменитой премьеры драмы Виктора Гюго «Эрнани», в издании «Bibliographie de la France », регистрировавшем все выходившие во Франции новые книги, было объявлено о выходе романа «История короля Богемии и его семи замков». Роман этот выглядел по меньшей мере странно. Вот лишь некоторые из его удивительных формальных свойств: имя автора не выставлено на титульном листе, хотя этих титульных листов у книги целых два, один, как полагается, в начале книги, а другой — на 35-й странице, оба с одним и тем же названием, но с разными виньетками; все 60 глав книги названы словами, оканчивающимися на -tion; в книгу включена отрицательная рецензия на нее, написанная самим автором от лица критика-недоброжелателя; девять страниц в книге занимает перечень двух сотен перепончатокрылых и двукрылых насекомых, лицензия на отстрел которых предоставлена одному из персонажей; название книги почерпнуто из романа Стерна «Тристрам Шенди», но о короле Богемии и его семи замках читатель может узнать из французского романа ничуть не больше, чем из английского, то есть ровно ничего. Нодье написал роман, с одной стороны предсказавший очень многие произведения мирового авангарда, а с другой, буквально напичканный именами и фактами глубокой древности, ставящими в тупик современного комментатора. В докладе будет предпринята попытка подробнее описать это странное произведение, до сих пор не переведенное на русский язык (да и ни на какой другой, кроме испанского), и объяснить, зачем оно было написано.

Французам 1830–1840-х годов имена мошенника Робера Макера и его сообщника Бертрана были знакомы так же хорошо, как нам сегодня — имена Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова. Но с тех пор информация о Робере Макере сузилась для большинства читателей, и французских, и тем более русских, до короткого примечания к одному из романов Бальзака: «Робер Макер — персонаж пьес “Постоялый двор в Адре” (1823) и “Робер Макер” (1834), жулик и вор». Между тем, хотя такое определение безусловно правильное, реальная история этого театрального персонажа гораздо богаче и интереснее. Особенно же интересна его внесценическая судьба: с театральной сцены Робер Макер перешел в газетные карикатуры, а затем и в посвященные ему книги, и очень скоро превратился из имени собственного в имя нарицательное. Тому, как это произошло и какие выводы относительно общего характера культуры первой половины XIX века можно из этого сделать, и будет посвящен доклад.

В докладе на материале дневников, газетных заметок и мемуарных очерков будет рассмотрена повседневная жизнь Парижа весной и летом 1832 года, когда в городе вспыхнула эпидемия холеры — как реагировали на эпидемию парижские простолюдины и парижские аристократы, как освещали ее парижские газеты, какова была реакция литераторов, какие анекдоты рассказывали парижане в это время и даже как они занимались тем, что сейчас назвали бы художественным акционизмом.

Юрист и видный государственный деятель Июльской монархии Андре Дюпен (Дюпен-старший, как называли его в отличие от брата, известного статистика Шарля Дюпена) еще до 1830 года имел тесные связи с Орлеанским семейством и, в частности, в течение двух с половиной лет преподавал право старшему сыну Луи-Филиппа Орлеанского, Фердинанду-Филиппу, герцогу Шартскому. В 1832 году он напечатал в сборнике «Париж, или Книга Ста и одного» статью «Об импровизации применительно к речам государей», где собрал основные свои наставления юному герцогу. Наиболее интересно в этих уроках сочетание старой стратегии: следовать правилам светской учтивости, которая предполагает в первую очередь уступчивость, умение пойти навстречу собеседнику, «устроить так, чтобы все были довольны», — и стратегии новой, предполагающей умение выступать с парламентской трибуны, причем не с писаными текстами, а с импровизациями.
Именно сочетание этих двух стратегий и будет проанализировано в докладе.