Программа

Современное издание как античного текста, так и текста круга рецепции, будь то пьеса, или роман, или стихи, требует комментария, где разъяснялись бы реалии – мифологические, этнографические, географические, литературные, и т.д., поскольку традиция требует от комментатора прежде всего объяснения того, что может быть современному читателю непонятно. ХХ век, обогативший античную рецепцию целым рядом исторических романов («Я, Клавдий» Р. Грейвса (1936), «Юлиан» Гора Видала (1964), «Трилогия об Александре» Валерио Манфреди (1998), «Спартак» Говарда Фаста (1951) , «Лже-Нерон» (1936) и «Иудейская война» (1932) Лиона Фейхвангера» «Мартовские Иды» (1948) Т.Уайлдера и др., добавил работы авторам комментариев, не последнюю очередь потому, что автор книг на античные сюжеты, будь то француз, американец или англичанин или итальянец, обращается с античным материалом в зависимости от вкусов и знаний своей читательской аудитории. А поскольку читательская аудитория у переводной литературы – не та же самая, что у литературы оригинала, автор комментария должен учитывать и это. Составивший комментарий к роману Маргарит Юрсенар Георгий Степанович Кнабе учел не только это, не объясняя все отступления от названий античных реалией ошибками или незнанием автора художественного текста, как это иногда делается. Проникновение в творческий замысел писателя, в его художественный метод, – еще одна задача, которую возложил на себя автор комментария к «Воспоминаниям Адриана». Кроме реалий, он объясняет и принципы художественной задачи писателя. Конкретике этой работы, анализу техники комментария в контексте взглядов на историю Древнего Рима автора и будет посвящен доклад.

В докладе впервые будет представлен русский перевод стихотворения византийского эрудита Максима Плануда (ок. 1255–1305), открывшего в 1295 году рукопись «Географии» Птолемея. Гексаметрические стихи в 47 строках посвящены обнаружению «Географии» и адресованы византийскому императору Андронику II Палеологу (1282–1328 гг.). Стихотворение Плануда представляет собой важное свидетельство Птолемеевой традиции в Византии, а также показывает, какое значение для интеллектуалов Константинополя имело открытие географического труда Птолемея, на протяжении многих веков остававшегося неизвестным европейской науке. Собственно, с открытия Плануда началось знакомство Европы с наследием великого античного картографа – знакомство, которое через некоторое время перевернуло представления о Земле в западноевропейской науке и культуре. Стихотворение исполнено восторга перед открывающейся в «Географии» картиной мира, в нем в эпической, часто архаизирующей манере воспеваются достижения Птолемея, византийский император, чья слава должна возрасти от публикации «Географии» Птолемея во время его правления, а также Афанасий II, патриарх Александрийский, большой любитель и собиратель древних текстов, который, вероятно, сделал копию «Географии» вместе с ее картами.

Среди жанров латинской литургической поэзии одним из самых древних является гимн. В христианской поэзии гимн продолжал восприниматься как «хвалебная песнь Богу». Признаком гимна является ярко выраженная строфическая и метрическая структура. Гимн как жанр средневековой литкргической поэзии унаследовал от античности не только свою метрику, но и те культурные ассоциаци, которые связывались с каждым из стихотворных размеров. Воспринятые христианской культурой, эти культурные ассоциации были переосмыслены, но античное наследие, тем не менее, повлияло на восприятие античной метрики в Средние века.

В докладе аргументируется предположение, что новый лирический жанр de excidio urbis рождается в средневековой культуре из описаний городов в жанре encomii urbis. Под влиянием культуры античности в средневековых изображениях руин появляются ностальгические интонации – Вергилий, а позднее Дарес и Диктис говорят о разрушении Трои, наследником которой изображается Рим с его всемирной миссией. Изображение руин в лирической поэзии Средних веков следует трудам Блаженного Августина, Орозия и Гильдаса, однако разрушение города осмысляется в средневековой лирике не только как кара за грехи, но и как следствие бренности всего земного. В докладе сопоставляются древнеанглийские поэмы «Руины» и «Скиталец» с элегиями Алкуина («О разрушении монастыря в Линдисфарне») и Венанция Фортуната («О разрушении Тюрингии»).

При подчинении митрополий русской православной церкви Константинопольскому патриархату вплоть до XVI в. в художественной сфере довольно быстро наметилось существенное отличие византийской и русской культур. Оно заключалось в том, что на Руси никогда не было своего античного прошлого, не было непосредственной связи с античным наследием и никогда не было светского образования, основанного в Византии на эллинистической школьной традиции. Соответственно на Руси не было традиции античных штудий, обычных для византийской придворной культуры. Византийские античные и антикизирующие традиции воспринимались на Руси минимально, либо совсем отметались, либо часто интерпретировались в искаженном виде.
Тем не менее элементы античных традиций, в том числе языческих, в скрытом или даже явном виде неизбежно присутствовали в русской художественной культуре средневековья. Особенно это очевидно в домонгольском искусстве. В настоящем докладе мы представим изображения четырех античных тем. Речь пойдет о мифах о Кибеле (Дионисе?), Геракле и кентавре, а также о Вознесении Александра Македонского.

Адриан Иванович Пиотровский, не доживший до сорока лет, составил особую эпоху в рецепции античности в русской культуре, эпоху авангардную, к которой классика, казалось бы, подходила очень плохо. Между «классическим классицизмом» и авангардом располагается краткая эпоха модернизма в классике, ярче всего представленная отцом Пиотровского Ф.Ф.Зелинским – редким среди посетителей Башни Вячеслава Иванова академиком, и редкой публичной фигурой среди филологов классиков. Доклад будет посвящен тому, как рецепции античности модернистского образца наследовала рецепция авангардного образца, как символистские идеи возрождения античности воплощались в театральной теории и практике Адриана Пиотровского, в его переводах и критике.

Знаменитый роман Апулея в России переводили трижды – по одному переводу в столетие. Впервые возможность читать его по-русски была открыта для публики при Екатерине II, когда в 1780-1781 гг. двумя томами вышли “Луция Апулея, платонической секты философа, Превращения или Золотой Осел в переводе Ермила Кострова”. Появившись, этот перевод не стал ни литературной сенсацией, ни даже просто событием – во всяком случае, реакции со стороны критиков и рецензентов не последовало. Критики молчали о переводе Апулея и при жизни Кострова, и в последующие годы. Так же поступали издатели. О костровском переводе Апулея критики заговорили через 68 лет после его появления на свет, когда Смирдин издал в 1849 г. сочинения Кострова. Но почти сразу был опубликован новый перевод из Апулея – истории Амура и Психеи (кн. 4 – 6), а перевод Кострова объявлен устаревшим. И только в 1870 г., когда вышло 2-е издание костровского перевода “Золотого осла”, появилась и обширная рецензия на него, и первое тщательное исследование творчества Кострова, в том числе и его перевода апулеевского романа. Так “Золотой осел” в переводе Кострова был возвращен из забвения, и переводчик получил, наконец, признание, хоть и спустя 100 лет после того, как этот его перевод появился на свет. Но традиция холодно-небрежного отношения к этому труду Ермила Кострова оказалась на удивление живучей – еще один удар переводчику и его переводу был нанесен уже в XXв.

Рассматриваются поэтические интерпретации мифа о Тесее и Ариадне в восприятии двух поэтов в разных поэтических жанровых формах - в трагедии М. Цветаевой «Ариадна» (1924г.) и в лирических стихах В. Брюсова, в циклах «Жалоба Фессея» (1917г.) и «Ариадна» (1918г.). Показано, что в драматической версии М. Цветаевой, при сохранении событий и персонажей мифологического сюжета, художественную значимость решения определяют постоянно важные для поэта темы: «разминовение» любящих, достойных друг друга; противостояние человеческого и божественного начал с абсолютным предпочтением первого; «обеление» характера и поступков мифологического героя (Тесей, ср.: Федра в одноименной драме ); снижение образа божества (Вакх) до проявлений человеческой слабости. В пьесе отмечаются добавления в нарративной и характерологической частях: смягчение образа Миноса, черты его житейской мудрости (размышления Миноса о Тесее как о зяте, ср.: судья в Аиде); нить как подарок Ариадне от ее покровительницы Афродиты и др. В пьесе М. Цветаевой сюжет о Тесее и Ариадне решается как трагически неразрешимый конфликт общечеловеческого характера. В. Я. Брюсов справедливо подчеркивал, что в мифах не стоит обращаться к поискам психологической стороны и мотивации поступков героев, но делал исключение для греческой мифологии и прежде всего для сюжета о Тесее и Ариадне, считал его одним из «изящнейших и самых логичных» и откликнулся на него как историк в публичных лекциях, в статьях цикла «Учители учителей» и как поэт. Тезис В. Брюсова о психологической правде мифологических образов (психологизация мифа) преломляется в его поэтике через прием сближения событий, произошедших с Тесеем и с лирическим героем, в осознании им своих поступков и жизненных итогов. Предполагается суммировать факторы, определившие сходство и различия поэтических решений одного мифологического сюжета у двух поэтов.

В докладе прослеживаются интертекстуальные связи мифологической трагедии Павла Катенина «Андромаха» с теми классическими источниками, которые могли быть использованы при ее создании. Анализ семантических, структурных и стилистических инноваций, которые вносит драматург в используемые им источники, позволяет выделить основные функции трансформации троянского мифа в трагедии Катенина. Эстетические и литературные воззрения Катенина на рецепцию античности (стремление сохранять верность классическим образцам в изображении эпохи и не допускать анахронистических интерполяций) анализируются в докладе в связи с трактовкой образов главных героев (Андромахи, Агамемнона, Одиссея, Астианакса), которая отразила политические воззрения драматурга и определила восприятие трагедии современной ему аудиторией.