Доклад, предлагаемый участникам Чтений, является результатом работы над издательским проектом, включающим обработку, анализ и подготовку к публикации рукописного наследия Вольдемара Александровича Шмидта – человека, прожившего свою жизнь скромно в сибирской глубинке и оставившего после себя богатый архив сочинений, статей, писем, стихотворений.
(129 Кб)


«Дон Кихот из глубинки», «смешной человек» – самый первый ряд кодовых наименований, которые возникают после знакомства с сюжетом жизни и творчеством В.А.Шмидта. Примечательно, что сам сочинитель не ассоциировал себя ни с героем Сервантеса, ни Достоевского, ни с каким-либо другим литературным или историческим героем, был уверен в специфичности своей миссии.


Самая известная аналогия, которая напрашивается и вносит некую ясность в опыт чтения книг самого В.А. Шмидта, – повесть Ф.М. Достоевского «Сон смешного человека». Индивидуальная творческая стратегия В.А.Шмидта формируется в русле известной сюжетной схемы (сюжет от Достоевского): ему снится необычный сон, после чего происходит духовное перерождение. На протяжении тридцати лет Шмидт пытался добиться от власти публичного признания неправомочности существования и пропаганды «научного атеизма». В настойчивом стремлении быть услышанным для него не существовало преград. Колоссальнейшая сила внутреннего убеждения, подкрепленная строго выверенными логическими размышлениями и безупречно честным и высоконравственным поведением в обыденной жизни, позволяли пренебрегать возможными негативными последствиями. В письме к Н.С. Хрущёву он прямо пишет, что осознает всю разницу положения своего и адресата и отдает отчет в возможности отрицательного варианта развития событий, но поступить иначе не может. Ни беседы с представителями «известных» компетентных органов, ни прессинг через прокуратуру, ни встречи с медицинскими работниками не смогли повлиять на позицию В.А. Шмидта. Это удивительно, но механизм подавления и преследования противников государственной идеологии в отношении Шмидта не сработал. Он подвергался давлению, но сумел избежать преследований, всю жизнь проработал на должностях среднего руководящего состава (плановик-экономист, заместитель начальника планово-производственной части и закончил трудовую деятельность в 1986 году в должности старшего экономиста режимного учреждения). Не подвергался он и публичной травле, как это было, например, с руководителями нелегальных общин лютеран и меннонитов в Тюменской области в 60–70-е годы ХХ столетия. Причины такого мягкого отношения заключались, по-видимому, в том, что В.А. Шмидт не был противником коммунизма и советского государства, искренне полагал, что это идеальная в своем совершенстве форма социального устройства. Он выступал лишь против искажения идеи. Был рыцарем идеи, за которую сражался, а адресаты его писем и статей, подобно «ветряным мельницам» (сюжет от Сервантеса), крутились в суетных заботах этого мира, не слыша или не осознавая правоты и высоты слов, обращенных к ним. Таким образом, и героические сюжеты советской эпохи прошли мимо него, только как возможности, варианты, которых удалось избежать (сюжет о людях в тоталитарном государстве).


Сообщая миру об открывшейся истине, В.А. Шмидт много и страстно рассказывает о собственной жизни и о жизни своей семьи. Писать о себе для мира – редкая установка для человека, свободного от жажды славы, от иллюзий личного величия. Именно с такой установкой пишет В.А. Шмидт сочинения, номинированные как автобиографии. В архиве семьи хранятся три автобиографии: одна краткая и две многостраничных, подробных. Примечательно, что одна из автобиографий написана от третьего лица, что придает ей особую завершенность, т.е. художественность. Примечательно, что в своих автобиографиях Шмидт не говорит про свой чудесный сон, видимо, рассматривая в качестве материала для автобиографического сюжета исключительно факты текущей жизни, реальной (видимой) истории. Эти автобиографии в большей степени посвящены семье Шмидт: здесь подробно рассказывается об отце, его расстреле, о переживаниях матери и т.д., здесь факты выстраиваются в сюжет жизни нескольких поколений семьи Шмидт. В автобиографических сочинениях В.А. Шмидт почти не пишет о себе, но не сомневается в том, что каждый факт из жизни его семьи – это есть его личная история (сюжет истории семьи). Автобиография, представленная от третьего лица, снабжена заглавием «Я человеком стал, как есть» и является рассказом о жизни «немца по национальности – потомка, внука и сына лютеранина, крещённого под именем Вольдемар, который отзывался и на обращение Владимир». В некотором смысле в этой автобиографии В.А.Шмидт намекает на значимость еще одной сюжетной схемы – на некий сюжет жизни немцев в России. Он важен для Шмидта, который на протяжении всей жизни вел активную переписку с родственниками, проживающими как в России, так и в Германии, хорошо знал немецкий язык и интересовался немецкой литературой, читая немецких писателей, поэтов в подлиннике (сюжет жизни немцев в России). Следует отметить, что гётевский Фауст – особый литературный образ, вспоминая о котором Шмидт, хотя и не проводит прямых аналогий между этим литературным героем, его сюжетом и собой, своей историей жизни, но постоянно настаивает на значимости интеллектуальной составляющей в процессе поиска и утверждения истины. Фаустовский сюжет можно включить в сюжетную конструкцию самого Шмидта как важную, осознаваемую им возможность пути, но принятую им частично (фаустовский сюжет).
(175 Кб)


Собственно поэтические тексты В.А. Шмидт создавал в течение всей своей жизни. В литературных достоинствах лирики Шмидта можно усомниться: предсказуемость рифмовок, невыдержанность ритмических рисунков, нарочитая простота слога указывают на то, что их автор не был искушен в литературе и даже не стремился к оригинальности. У его стихов особый статус, который подтверждается его собственными комментариями к стихам, включенным в философские трактаты, а порой в стихотворной форме он пишет письма, уверенный в том, что таким образом достигнет особой убедительности и точности. Во многих своих работах он пишет о том, что стихотворные строчки нередко возникали раньше идей, имели потустороннее происхождение.


Объектом научного интереса для специалиста-литературоведа может стать басенное творчество Шмидта, напоминающее читателям советской поры о популярности басен советского классика С. Михалкова. Басня кажется Шмидту особенно продуктивной формой письма, доступной для понимания и активной в дидактике. Наверное поэтому Шмидт пишет не только басни, но и письма С. Михалкову, самому известному из живущих в то время баснописцев, неоднократно объясняет ему свои взгляды, но эти письма, как и многие другие, останутся без ответа. Активно обращаясь в своём творчестве к жанру басни и не забывая о творчестве С. Михалкова, Шмидт акцентирует внимание на известных в советскую эпоху сюжетах жизни творцов слова, которых облагодетельствовала власть, и противопоставляет свою историю их сюжетам жизни (сюжеты жизней поэтов на службе у системы).


Статьи и письма В.А. Шмидта – это путь человека на земле после того, как ему открылась истина, но в условиях сложившейся идеологии и конкретной государственной системы. Для понимания необычной жизни этого человека статьи и письма важны не меньше, чем трактаты или стихи. Примечательно, что письма он писал в течение всей жизни, адресуя их первым лицам государства, академикам, писателям, авторам газетных публикаций и издателям, бережно храня квитанции об отправке этих корреспонденций. Такая аккуратность и даже педантизм В.А. Шмидта в отношении писем и вообще всякого документа, что хранился в его личном архиве, – это не прихоть одиночки-мыслителя, не специфическая черта, отсылающая к национальным корням, а необходимость: он делал это будто бы для отчета перед тем, кто однажды спросит с него за всю жизнь и за главное его дело – помогать людям распознавать законы любви и строить добродетельную жизнь на земле. Именно этот диалог может быть обозначен в качестве основы индивидуальной сюжетной истории В. А. Шмидта, в которой происходит стирание границ между литературой и жизнью, между словом и делом (диалог с миром и с Богом).
(174 Кб)


Писал много в течение всей жизни, часто повторяя однажды написанное, страстно реагируя на чужие высказывания и не скрывая собственных мыслей, но все равно оставался для тех, кто его читал или слышал, одиночкой-мыслителем, странным человек с непростой биографией, Дон Кихотом, ветряные мельницы которого крутились сами по себе до тех пор, пока не вышли из строя. Почему у этого человека так и не появился достойный собеседник из лагеря атеистов, способный его услышать, или верный соратник, помогающий публиковать труды и писать письма? Ответов на этот вопрос может быть несколько. Во-первых, подобное служение (рыцарство) во все времена является уделом одиночек. Во-вторых, период атеизма в советской России – это уникальная эпоха одноголосия, в которой всякий полноценный диалог сакрален, или трагичен. В-третьих, стилевая специфичность письма В.А. Шмидта не располагала к ответной реакции и в полной мере соответствовала судьбе этого человека. Не исключено, что поиск читателя, ожидание читателя – это закономерный лейтмотив для сюжета жизни и творчества такого человека, как В.А. Шмидт. Возможно, его слово может быть услышано только за пределами биографического факта: там, где он отвечает за всё пережитое и написанное, и здесь, где выходит в свет переданный его потомками архив трудов, где у В.А. Шмидта появляется возможность быть услышанным, прочитанным и даже понятым.