С понятием «Эдипов комплекс» знакомы все. Пациенты психоаналитика нередко сами называют его причиной своих страданий. Но существует ли такой комплекс на самом деле, или это только выдумка психоаналитиков? Связан ли он с мифом об Эдипе?
Сюжет о чёрте широко известен в фольклоре. Его следы мы находим в психозе и бреде. Но эпидемий психоза с подобным содержанием нет.
Синдром Коро (Syndrome of Genital Retraction) может проявляется именно в массовых вспышках, но только в определенных районах: в Юго-Восточной Азии, Индии и в Африке и никогда не встречается в Европе.
Но почему одни сюжеты выявляются и диагностируются психиатрами в определенных зонах земного шара, а в других практически неизвестны? Достаточно ли простого знания сюжета, чтобы он смог проявиться в клинике, и какими знаниями должен обладать врач для диагностики подобного транскультурального синдрома?
В докладе мы попытаемся проанализировать все эти сюжеты и показать, как, когда и почему они проникли в клинику и как они развиваются там.

Как известно, за первую серию фильма "Иван Грозный" С. Эйзенштейн получил Сталинскую премию, а за вторую – публичный разгром на уровне ЦК и инфаркт, косвенно приведший к безвременной кончине спустя три года. Судьба двух серий не обусловлена их якобы контрастными целями (апологией Сталина и его обличением). Последнее заведомо не входило в планы Эйзенштейна, прекрасно понимавшего, что понятая таким образом картина будет неминуемо и немедленно уничтожена вместе с ее создателем. Подспудная причина гнева вождя видится в том, что, в отличие от других кинопрообразов (Петра I, Александра Невского), Грозный был "задушевно" близок Сталину, видевшему в нем отражение своего ущербного одиночества и ответной жестокости, поэтому в фильме о царе Сталин желал создать не только образ эпического героя для всех, но мифологизированную автобиографию для одного себя. Это задало два диалогических поля картины: "Сталин / Эйзенштейн – народ" и "Эйзенштейн – Сталин". Однако, запустив в русле второго диалога свой метод «регрессии» (выражения идеи в пластическом образе проявлением его архаических смыслов), Эйзенштейн, во многом невольно, обнажил в образах эпической героики Грозного подтексты кровавого ритуала. Манифест эпохи реализовал свой потенциал самоотрицания.

Понятие «модальность» (или «модус»), обозначающее способ представления, манифестацию, степень выраженности того или иного содержания, вошло в нарратологию вследствие переосмысления различий между мимесисом и диегезисом, восходящих к основам литературной теории. Выделяют две модальные характеристики нарратива – рассказ (диегезис) и показ (мимесис). Интерес к модальности был в центре внимания наиболее значимых теоретиков классической нарратологии – Ж. Женетта и Ф.К. Штанцеля. Основную оппозицию по отношению к широко известной концепции Ж. Женетта в европейской науке составила работа Ф.К. Штанцеля «Теория нарратива». Исследователь предложил континуальную модель повествования, в которой были акцентированы проблемы телесности и градуированных оппозиций. Эта модель представляет интерес для нарратологии в том числе в связи с развитием кинематографа, который с момента своего возникновения включал элемент аттракциона, позволяющий осуществить взаимодействие со зрителем непосредственно на уровне телесных реакций. В нашей работе будет рассмотрен переход от рассказа к показу на материале киносценариев к фильмам «Броненосец «Потёмкин», «Потомок Чингисхана», «Обломок империи», «Великий утешитель».

В августе 1890 г. в Фессалонике произошёл разрушительный пожар, от которого сильно пострадал бывший в то время главной мечетью города собор Св. Софии. После окончания бедствия греческий археолог любитель П. Папагеоргиу обнаружил с северо-западной стороны собора небольшую церковь, которая во время турецкой оккупации была превращена в жилое здание. Вследствие перестроек и последующего пожара церковь сильно пострадала и находилась в руинированном состоянии. Несмотря на это в алтарной части сохранилась живописная декорация, которая стала видна из-под осыпавшейся штукатурки. Лучшей сохранностью отличалась сцена Евхаристии с двойным изображением Христа, датированная греческим исследователем XIII в. и описанная им в статье 1894 г. Важно отметить отсутствие иллюстративного материала в указанной статье. В середине 1890-х г. Фессалонику посетил русский исследователь Я.И. Смирнов, который также осмотрел церковь и кратко упомянул о ней в своей статье, посвящённой мозаикам собора Св. Софии. Однако, в его публикации новых материалов о церкви с северо-западной стороны Св. Софии приведено не было. Малоисследованная церковь вскоре была полностью разрушена, а сведения о её местоположении утрачены.
В XX в. на территории около собора Св. Софии несколько раз проводились обширные археологические раскопки. В частности, с северо-западной стороны раскопки велись в 1926 – 1927 гг. А. Ксингопулосом и в 1962 г. Ф. Дросияни. В ходе работ исследователи пытались отождествить найденные ими остатки архитектурных построек с описанной П. Папагеоргиу церковью, а также с церковью Христа Спасителя, которая упоминается в двух дошедших до нас исторических источниках. Однако, столь небольшое количество сведений, оставленных П. Папагеоргиу, не давало возможности исследователям сделать какие-либо окончательные выводы в данном вопросе.
В российских архивах нами были выявлены и атрибутированы ранее не известные фотографии церкви с северо-западной стороны Св. Софии, сделанные Я.И. Смирновым. (история атрибуции будет в докладе). Данные снимки, введённые в научный оборот, позволят продолжить изучение этого памятника.

Предметом изучения является рукопись – Сборник «Апокалипсис» XVI-XVII вв. из коллекции В.В. Егорова Российской государственной библиотеки. Рукопись предположительно является уникальным памятником художественного мастерства Царской мастерской палате Иоанна Грозного XVI века. Сборник необычно украшен рукописным текстом и живописными миниатюрами. В докладе будут представлены история Сборника, его структура и кодикологическое описание . Кроме того, будут освещены результаты ранее проведенных предреставрационных исследований и проблемы реставрации памятника.

В докладе будут рассматриваться практики переделки (апсайклинга и сайдсайклинга) вещей в "смещенных 1990-х годах" (то есть в перестроечный и постперестроечный период). Воспоминания об этих практиках, формально говоря, вызванных к жизни бедностью и дефицитом, эффективно демонстрируют, что наравне с нарративами, описывающими суровую необходимость в создании нелюбимых и неказистых, но очень нужных вещей, в индивидуальной и коллективной памяти бытуют связанные с этими же практиками нарративы о "великолепных нарядах", гордости за собственные творческие прорывы, ощущение исключительной индивидуальности в костюме и огромной вестиментарной свободы. Практики переделки вещей, бывшие постоянной составляющей советского вестиментарного мира, в "смещенные 1990-е годы", то есть в годы распада Советского Союза, оказались в силу социополитических обстоятельств во много раз более востребованными, чем прежде, — и в некотором смысле "человек постсоветский" оказывался в этом плане "человеком гиперсоветским", а поддержание адекватного гардероба требовало приложения всех накопленных "советскими" поколениями семьи навыков апсайклинга и сайдсайклинга.

Доклад посвящен эволюции комплекса культовых зданий, сформировавшегося в Больсене (Лаций) первоначально вокруг могилы раннехристианской мученицы Кристины, а с второй половины XIII века – вокруг места евхаристического чуда 1263 года, и связанной с ней эволюцией форм почитания сакральных локусов и связанных с ними реликвий. Начиная с середины III века в Новых Вольсиниях местом притяжения паломников становится нижний катакомбный комплекс, где находится почитаемая гробница, центр застройки постепенно смещается вниз, к югу, и уже к VII веку первая христианская церковь Новых Вольсиний в здании форумской базилики оказывается заброшена в пользу нынешней т.н. «Малой церкви», высеченной в скале вокруг гробницы Кристины. Базилика св.Кристины упоминается как одна из 79 остановок на пути в Рим по Виа Францигена в «итинерарии» епископа Кентерберийского Сигерика в 990 году. В 1077 году в связи с большим притоком паломников отстраивается т.н. «Большая церковь», а к началу XII века оформляется переход от Малой к Большой церкви в виде крытого коридора. Однако предполагаемая кража мощей Кристины франками-паломниками на пути в Св.Землю в 1099 г оставляет Больсену без чтимой реликвии. Ситуация меняется в конце лета 1263 года, когда в Больсене происходит евхаристическое чудо с кровоточащей гостией и запятнанным корпоралом. Однако совершившийся за полтора столетия до этого переход Больсены в ведение епископа Орвьето предопределяет и судьбу этой реликвии – она немедля перенесена в столицу диоцеза. Дальнейшая судьба комплекса базилики св.Кристины связана с концом XV-XVIII веками и заключается в постепенном возвращении базилике утраченного статуса несколькими способами: топографическим разделением почитания двух святых локусов (гробницы святой и алтаря Чуда) и их новым обустройством, предложением паломникам «альтернативных» корпоралу святынь-свидетелей Чуда – эволюция экспонирования мраморных плит, обагренных кровью из гостии, и, наконец, получением в 1815 году разрешения на ношение одной из плит в процессии Corpus Domini по образцу аналогичного ношения корпорала в Орвьето.

Иконография Христа Ветхого денми, основанная на видении пророка Даниила (Дан. 7:9-14), известна как в византийской, так и в древнерусской живописи. Проблема ее распространения в русском искусстве Позднего Средневековья неоднократно поднималась исследователями (Л. В. Нерсесян и др.). Известны также ранние примеры использования данной иконографии в византийской живописи, где она впервые получила распространение в книжной миниатюре IX–XII веков (Lexikon der Christlichen Ikonographie. Erster Band. S. 395).
При этом образ Ветхого денми (в поздней русской иконографии – «Господа Саваофа») можно рассматривать не только как самостоятельный тип изображения Второго или Первого лица Святой Троицы. Он использовался в определенных иконографических контекстах: в ряде сюжетов, таких как ветхозаветные теофании и Благовещение, в программе росписи храмов в контексте выражения определенных богословских и литургических идей (см. исследования Н. В. Пивоваровой, В. Д. Сарабьянова), в гимнографических сюжетах – акафисте Богоматери. В каждом из них можно проследить свой путь развития данной иконографии, имевший разные хронологические рамки и разную степень распространенности в книжной миниатюре, монументальной живописи, иконописи или прикладном искусстве.
В ряде контекстов прослеживается прямая преемственность между византийскими памятниками и русской иконографией XVI–XVII веков, либо их формальное совпадение. Такие сопоставления позволяют отчетливее увидеть смысловые сдвиги, произошедшие в употреблении образа Ветхого денми. Вместе с тем они показывают, насколько значительную роль в формировании поздней русской иконографии помимо западноевропейских влияний сыграло переосмысление византийской традиции.

Начиная с эпохи Войны за независимость, на волне «антииспанизма», Франция становится главным духовным ориентиром интеллектуальных и политических элит по всей Латинской Америке. В случае Мексики эта связь оказалась особенно прочной, а комплекс «офранцуженности» развился до таких масштабов, что в начале XX века один из лидеров поколения «Контемпоранеос», философ и поэт Хорхе Куэста открыто заявлял: «Мексиканская культура не стремится быть французской – она является французской по самой своей природе». А как воспринимали Мексику французы? В докладе будет рассмотрено несколько эпизодов из истории формирования «мексиканского мифа» в воображении французских поэтов и художников, от Ш. Бодлера через таможенника Руссо и Г. Аполлинера до А. Арто и А. Бретона, обогативших миф личными свидетельствами.

В докладе рассматривается явление, возникшее во французской литературе в 1740-е гг. и достигшее пика популярности во второй половине XVIII века, а именно повести на «английские» темы, именовавшиеся «histoires anglaises» или «anecdotes anglaises». Эти псевдоанглийские тексты рассказывали о персонажах из Великобритании, отличающихся своеобразным кодексом поведения, непоколебимыми моральными принципами и взглядами на жизнь. В России этот мини-жанр быстро получил признание благодаря многочисленным переводам и стал одним из каналов трансляции феномена «английскости», дополнившим представление о собственно национальной английской литературе. Вместе с тем «английские повести» внесли значительную лепту в формирование «географического» типа мышления в европейской литературе XIX века, определяемого интересом к текстам, которые отражают, воспроизводят и, в конечном итоге, порождают новые национальные культурные традиции и стереотипы

Имя Карла Орлеанского, принца крови и замечательного поэта, стоит рядом с Франсуа Вийоном, пожалуй, единственным французским поэтом XV в., многократно переведённым и хорошо известным в России. В творчестве Карла Орлеанского, внешне заключенном в рамки традиционной куртуазно-аллегорической поэзии, происходят изменения, определяющие её дальнейшее развитие. С одной стороны, он может быть воспринят как последний куртуазный поэт, томящийся в «лесу долгого ожидания». С другой – как один из первых некуртуазных поэтов, вступающий в диалог с традицией. Удалившись в «подворье мысли», читая вместе со своим сердцем «книгу мысли», заглядывая в «глубокий колодец своей меланхолии», он постепенно вырабатывает новый поэтический язык.

План доклада
Краткая биография Карла Орлеанского.
Этапы творчества.
Разбор двух рондо.
Проблемы перевода на русский язык.

19 октября 1994 г. состоялась первая конференция «ИВГИ за письменным столом», посвященная семидесятилетию А.Я. Гуревича (1924 — 2006). Сотрудники Института выступили с краткими сообщениями о том, над чем они в то время работали. Первый опыт оказался удачным, и в течение нескольких лет, в октябре или ноябре, проводились подобные однодневные конференции. Второй выпуск "Вестника РГГУ", тогда еще не разделенного на серии, появился в 1998 г. и назывался «ИВГИ за письменным столом»[1]. В выпуске было двенадцать статей сотрудников ИВГИ по материалам этих конференций.
Конференция 2000 года называлась «Аспиранты ИВГИ за письменным столом». А в следующие годы подобные конференции перестали собираться. Сейчас уже трудно сказать, почему традиция этих конференций тогда прервалась. Может быть, потому, что сотрудники ИВГИ и без того хорошо знали, кто из них какими научными темами занимается. А чуть позже возникли новые возможности для представления результатов своей работы и дискуссий по ним: Гаспаровские чтения, Мелетинские чтения, Даниловские чтения…
В настоящее сотрудники ИВГИ вновь почувствовали необходимость чаще и подробнее информировать друг друга о своих научных занятиях, делиться планами и замыслами, выслушивать комментарии друг друга — и других коллег, которые интересуются нашей работой. Мы сделаем попытку возобновить традицию однодневных мероприятий под названием «ИВГИ за письменным столом».
Приглашаем всех желающих принять участие в обсуждении докладов! На семинаре будут представлены промежуточные результаты работы сотрудников ИВГИ над их исследовательскими проектами, и эта возможность заглянуть в «творческую лабораторию» известных ученых может быть особенно полезна студентам, аспирантам и молодым исследователям.

В докладе будут освещены история, кодикологические особенности рукописного памятника; историография и степень изученности. Иллюстрации помогут оценить существующие описания этого памятника: материалы, степень сохранности, повреждения основы и красочного слоя. Также будет рассмотрена техника исполнения книжных миниатюр на отдельных листах Сборника с параллельным обзором основных сведений о московских книгописных мастерских XVI века. В работе будут прокомментированы основные цели и задачи предреставрационных исследований и главные проблемы в планируемой реставрации Лицевого сборника

В ювелирном искусстве Раннего Средневековья на территории континентальной Европы среди разнообразных форм светских украшений особое место отводилось кольцам. Этот факт подтвержден многочисленными археологическими находками в составе погребений раннесредневековой знати и кладах на территории северной Италии и юго-восточной Франции. Важно отметить, что в конструктивных особенностях, технике и художественной манере исполнения нередко воспроизводились эллинистические, позднеримские и ранневизантийские прототипы. Например, были широко распространены кольца-печати с гравировкой по металлу или украшенные античными геммами-инталиями. Также фигурировали перстни свставками драгоценных камней, дополненных зооморфными элементами. Наряду с античными присутствовали типично германские формы. Датируемые концом V – началом VI вв. кольца исполнены в технике перегородчатых инкрустаций с крестообразным или дисковидным щитком. В середине VI в. появляется и новая конструкция изделий – кольца в виде эдикулы, квадратной или круглой в плане, окружённой аркатурным фризом. Несмотря на то, что значительное количество образцов было найдено на территории Европы (Италия, Франция, Британия), существует научно подтвержденная версия о византийском происхождении подобных произведений ювелирного искусства.

Выставка состоит из двух частей. Зал, посвященный драматическим событиям XVII века, представляет церковный раскол с позиции современного научного знания: через призму документов, предметов материальной культуры и произведений иконописи.
Портреты царя Алексея Михайловича, патриарха Никона и икона протопопа Аввакума знакомят посетителя с главных участников этой драмы. Личность Аввакума также раскрывают на выставке оригиналы двух «Пустозерских сборников» (из собраний БАН и РГБ) с автографами протопопа, а также рукопись-автограф «Жития протопопа Аввакума, им самим написанного» (Пушкинский Дом, РАН). В зале также экспонируются гравюры с видами городов и монастырей, с которыми была связана жизнь протопопа Аввакума, старинные географические карты, позволяющие проследить места ссылки и тюремных заключений Аввакума.
Вторая часть выставки знакомит с культурой, созданной старообрядцами, последователями протопопа Аввакума. Это рукописи, иконы, меднолитая пластика XVIII – начала XX веков.

Доклад представляет начало исследования дискурсов и нарративов о теле в советском балете второй половины ХХ века, в пост-сталинский период истории Советского союза. Речь пойдет об истории и контексте советского балета, включая концепцию «советского человека» и обсуждение более общих теорий, используемых в изучении танца. Тело в советском балете вписывается не только в общие тенденции соединения нарративов боли и наслаждения в танце, но и в аналогичное противоречие, встречающееся при рассмотрении и концептуализации понятия «советский человек». Одной из центральных идей в концепции «советского человека» является противоречие между индивидом, который лучится здоровьем, и человеком, стойко преодолевающим травмы на пути к светлому социалистическому будущему. В докладе будут рассматриваться и предлагаться к обсуждению два текста, один дидактический и один автобиографический: учебник по классическому танцу А. Я. Вагановой (написан в 1930-е гг. и в дальнейшем переиздан множество раз) и автобиография Майи Плисецкой (первое издание в 1990-х гг.). Отношение к изображению тела, описание телесного опыта – именно это мы попробуем обсудить, используя идею проживания идеологии в теле, концептуализации «советского человека» и языка как инструмента власти, в данном случае, над телом.

В художественной практике Средних веков, основанной на каноне, значительная роль отводилась работе мастеров с образцами, повторение которых служило гарантией верности первообразу. Известно сравнительно много книг рисованных образцов или моделей или серий отдельных листов, созданных в Западной Европе. Р. Шеллер насчитывает шестнадцать средневековых западных книг и серий до 1300 г. Самые известные из них Вёльфенбюттельские листы и Верчелльский свиток. До нас дошло также огромное количество подобных греческих и русских рисованных образцов поствизантийского времени. Известно несколько Ерминий или словесных наставлений для художников поствизантийского периода, самая знаменитая из них Ерминия Дионисия Фурноаграфиота.
По поводу наличия рисованных образцов и традиции их использования в художественной практике Византии и Древней Руси византийского времени в научной литературе издавна ведется дискуссия. Преобладала точка зрения о том, что византийских книг образцов не сохранилось, и в художественной практике их могли совсем не применять, а мастера в качестве моделей использовали сами произведения искусства, главным образом, миниатюры иллюстрированных рукописей, иконы-таблетки и проч. Такой точки зрения придерживались Э. Китцингер, К. Вайцман, Т. Вельманс, Р. Кормак и другие исследователи.
Сообщения средневековых письменных источников о византийской практике работы с образцами довольно скудны. Самое интересное из них сообщение Киево-Печерского Патерика 1222-1226 гг. о «книгах» и «свитах», привезенных в 1083 г. константинопольскими художниками в Киев, которые сохранялись «на полатах» монастыря и после их кончины. Есть все основания полагать, что речь в Патерике идет именно о книгах образцов и свитках с крупными рисунками, которые использовались греками при украшении монастырской Успенской церкви, а также и впоследствии после смерти греческих художников. Они хранились в обители вплоть до XVII в.
В Оксфорде в библиотеке Колледжа Магдалины хранится греческая рукопись первой половины XI в., содержащая вторую часть Гомилий (31-67) Иоанна Златоуста на Книгу Бытия, MS. Gr. 3, с рисунками на полях, выполненными тремя художниками в основном в конце XII – начале XIII вв. Маргинальные рисунки не связаны с текстом манускрипта. И. Хуттер пришла к выводу, что 145 изображений на сюжеты Нового и Ветхого Завета (сохранилось 112) использовались на Кипре в качестве образцов для художников монументалистов и иконописцев, а вся рукопись представляет собой редкий пример византийской книги образцов, которая служила руководством для трех поколений мастеров. К точке зрения И. Хуттер присоединились и другие исследователи: М. Кастинейрас, М. Сосовер и другие.
Есть и некоторые другие новые данные о византийской практике работы с образцами.

Изображения средневековых мастеров многие до сих пор воспринимают как творения художников — в привычном для нас смысле слова. Между тем Средневековью не известны понятия «творчество», «верность природе» или «наблюдение», которые свойственны Ренессансу и Новому времени. Искусствовед Анна Пожидаева стремится выявить логику работы западноевропейских мастеров XI-XIII веков, прежде всего миниатюристов. Какова была мера их свободы? По каким критериям они выбирали образцы для собственных иконографических схем? Как воспроизводили работы предшественников и что подразумевали под «копией»? Задаваясь такими вопросами, автор сосредотачивает внимание на западноевропейской иконографии Дней Творения, в которой смешались несколько очень разных изобразительных традиций раннего христианства. Анализ многочисленных миниатюр позволяет исследователю развить концепцию «смешанного паззла» — иконографического комплекса, сложенного несколькими поколениями средневековых мастеров.

Лицевое Сийское Евангелие апракос, ныне хранящееся в Библиотеке Академии наук, Арх. ком. 189, широко известно в научной литературе и занимает важное место в истории древнерусского искусства благодаря миниатюре «Благословление учеников на проповедь» и известной дате создания кодекса в 1340 г.
С 2017 г. по декабрь 2020 гг. Сийское Евангелие находилось на комплексной реставрации в отделе научных исследований и реставрации пергаменных рукописей ВХНРЦ им. академика И.Э. Грабаря. Необходимые реставрационные мероприятия выполнялись при полной разброшюровке блока, что создало уникальные условия для технологических исследований красочного слоя в этой богато оформленной древнерусской рукописной книге.
Независимо от этого процесса была запланирована реставрация листа с миниатюрой «Поклонение волхвов» из фондов Государственного Русского музея (ГРМ, Др. гр. 8. Л. 1). Гипотеза о принадлежности листа с миниатюрой Сийскому Евангелию впервые была выдвинута О.С. Поповой в 1975 г., затем поддержана Г.И. Вздорновым и принята другими искусствоведами. До сих пор считалось, что миниатюра была вырезана из Евангелия П.М. Строевым при его посещении Антониево-Сийского монастыря в 1829 г.
Одновременное пребывание миниатюры и кодекса в лабораторных условиях позволило провести их сравнительное изучение на основе физико-химических методов.

Сообщение посвящено исследованию иконографической программы апостольского цикла, расположенного в одном из древнейших алтарных помещений Успенского собора Московского Кремля, в Петропавловском приделе. Изучение специфики сюжетного наполнения цикла ставит ряд вопросов, сводящихся к поиску памятников/регионов, чьё влияние могло сказаться на формировании его состава. Рассмотрение росписи придела в контексте иконографии апостольских циклов Руси, Византии и Западной Европы, как кажется, демонстрирует программное родство с последними. Данная тема однажды представлялась на семинаре в 2017 году. С тех пор накопился дополнительный материал и изменились некоторые внешние обстоятельства, касающиеся сроков сдачи текстов для каталога стенописи Успенского собора, участвуя в написании которого я и занимаюсь этим участком фресок. В результате, к концу текущего года мне необходимо сдать статью по данной теме в музейный сборник. Основным положениям этой статьи и допустимости некоторых предварительных умозаключений хотелось бы отвести время в рамках обсуждения.

Интерес к герметическим наукам, в т.ч. алхимии, выраженный в российской писательской и читательской среде, прежде всего масонской, на рубеже XVIII-XIX вв., реализовался в том числе появлением специфической поведенческой модели мудреца-алхимика. Произведения русских масонов, а также связанная с рецепцией масонской традиции романтическая художественная проза 1820-1830-х годов закрепили ее своеобразные элементы (в первую очередь, особый тип противопоставления личности «толпе»). Отличительной особенностью данной жизнетворческой стратегии видится ее принципиально «элитарный» характер, осложняющий осуществление культурной коммуникации между личностью и ее окружением, что, в свою очередь, обеспечивало оригинальность и динамичность поэтики данной формы бытового поведения. Непосредственным материалом анализа в докладе будут личность и творчество В.Ф. Одоевского; будут привлечены материалы и о других фигурах «алхимического» пласта русской культуры.

В собрании Государственного музея изобразительных искусств Грузии находится миниатюрная мозаика с ростовым образом св. Георгия. Она была обнаружена в 1957 г. в церкви Спаса села Масхвариши в Верхней Сванетии научным сотрудником Института истории искусств Грузинской ССР Р.О. Шмерлинг. Икона сохранилась фрагментарно: значительная часть мозаичного набора отвалилась вместе с восковым грунтом, при этом полностью утраченной оказалась верхняя левая часть изображения святого, включая лик.
В исследовательской литературе нет единого мнения относительно времени и места создания миниатюрной мозаики из Тбилиси, что неудивительно, учитывая ее состояние сохранности. Предлагавшиеся разными авторами датировки колеблются от XI в. до начала XIV в. Большинство исследователей относит икону к продукции константинопольских мастерских. При этом грузинскими историками искусства неоднократно высказывалось осторожное предположение, что она может иметь не византийское, а местное грузинское происхождение и быть связана с артелью, исполнившей мозаики Гелатского монастыря.
В докладе будут приведены наблюдения относительно некоторых формальных приемов и стилистических особенностей миниатюрной мозаики из Тбилиси, не отмеченных предыдущими исследователями либо упомянутых ими лишь вскользь. Эти наблюдения, как нам кажется, позволяют уточнить возможную датировку и атрибуцию памятника.
На семинаре будет представлен расширенный вариант доклада, прочитанного на конференции памяти О.С. Поповой 14 мая с.г.

Наиболее репрезентативной для изучения функций телесности в средневековой агиографии представляется история формирования культа святой Этельдреды, отраженная во множестве дошедших до нас источников: «Церковная история англов», «Большая Хроника» и «Гимн Этельдреде» Беды Достопочтенного, древнеанглийский мартиролог, «Жития святых» Эльфрика, «Книга Эли», «Южно-английский Легендарий», «Житие св. Одри», приписываемое Марии Французской, среднеанглийская поэма из Вилтоновской рукописи. Мотив телесной нетленности, подтверждающий девственность св. Этельдреды, появляется в наиболее ранних памятниках («Житии св. Вилфрида») и присутствует на положении бинарного семантического центра в «Церковной история англов», «Большой Хронике» и «Гимне Этельдреде» Беды Достопочтенного и во всех средневековых источниках о святой. Переменные нарративные мотивы, связанные с телесностью (телесной аскезы, горловой опухоли как наказания за детское пристрастие к ожерельям, операционного надреза, материала одеяний), наследуются из текстов Беды «Древнеанглийским мартирологом». Составитель «Южно-английского Легендария» опускает мотивы, присутствовавшие в «Церковной истории», но не связанные с семантическим центром (исчезновение раны после открытия мощей; чудесное обретение мраморного саркофага). Избирая три (св. Этельдреда, св. Кутберт, св. Освальд) из пяти англосаксонских житий, рассказанных Бедой, Эльфрик подчеркивает мотив чуда в сохранении девственности св. Этельдреды в двух браках и устанавливает причинно-следственную связь между девственностью и способностью творить чудеса. Существенные изменения в агиографический канон, основы которого были заложены Бедой Достопочтенным, вносит составитель «Книги Эли» («Liber Eliensis», ок. 1174), повествующий об особой функции мощей св. Этельдреды в сопротивлении Вильгельму Завоевателю. Агиографическое повествование, трансформированное в монастырской хронике Эли, послужило основой позднесредневековых памятников: среднеанглийской поэмы из Вилтоновской рукописи и «Житии святой Одри», приписываемой Марии Французской, и способствовало распространению культа св. Этельдреды за пределами Британских островов.

Противоречивая фигуративная программа раннехристианского мавзолея «Капелла Исхода» в египетском оазисе Харга всегда находилась в фокусе внимания исследователей, однако рассматривалась независимо от его не менее выразительной декоративной программы. Орнаментальный декор капеллы в принципе пока еще не исследовался детально, в контексте современных художественных традиций Египта и Восточной Римской империи.
Декоративные программы гробниц и храмов выполняют, в том числе, семантические функции, и семантика декора капеллы Исхода отчасти поддерживает гипотезы о социальном статусе заказчика мавзолея, связанные с исследованием его фигуративной программы. Вместе с тем, ряд иконографических особенностей вступает в противоречие с предлагаемыми большинством исследователей временными рамками (живопись капеллы датируется в диапазоне от второй половины IV до середины VI в.). Это требует рассмотрения декоративной программы мавзолея в более широком временном и географическом контексте.
В докладе будет сделана попытка такого контекстного рассмотрения орнаментального декора памятника.

Начиная с фигурных поэм Малларме и «Калиграмм» Аполлинера, французская литература демонстрирует неослабевающий интерес к конструированию двойного — визуально-вербального — семиотического кода. На протяжении ХХ века взаимный интерес двух медиумов друг к другу воплощается в различных формах — от утверждения самостоятельного жанра «книги художника» (livre d’artiste) — до создания рукописных графических и фото-романов в 80-е гг. Однако особенным интересом отмечен период 70-80-х гг., когда французские писатели-новороманисты приступают к производству текстов-коллабораций с художниками, граверами и фотографами, а основным вектором в экспериментальных поисках становится принципиально новый способ создания нарратива, базирующегося на визуальном образе. Экспериментальным измерением в этом контексте отмечено творчество французского писателя-новороманиста Алена Роб-Грийе, которое выходит за рамки собственно текста, ориентируясь на взаимодействие с художественной средой. Знакомство с кругом американских живописцев знаменует начало для его плодотворных поисков в области новых медиальных сред. С конца 1960-х гг. Роб-Грийе становится приглашенным профессором в Штатах и сводит знакомство с американскими абстрактными экспрессионистами и поп-артистами. Одним из самых успешных проектов Роб-Грийе становится книга художника (livre d’artiste) «Подозрительные следы на поверхности» («Les traces suspectes en surface», 1978), созданная в соавторстве с Р. Раушенбергом. Эксперимент был направлен на выработку уникальных отношений между словом и визуальным образом внутри произведения — отношений, далеких от иллюстративности и формирующих свою собственную медиальность внутри артефакта. Другим случаем диалога с американской живописью становится издание двух каталогов к выставке Дж. Джонса («Мишень»,«La cible», 1978) и ретроспективе Д. Поллока («Призрачный паук»,«L’araignée fantôme» 1982), к которым Роб-Грийе написал сопроводительные тексты. В этом проекте также проявилась экспериментальная установка Роб-Грийе на создание особого типа интермедиальности в письме: тексты были «совершенно беспрецедентны, поскольку представляли художественный вымысел, не имеющий ничего общего с интерпретативно-критическими комментариями, обычно предваряющими каталоги выставок» (Б. Стольцфус). Наконец, Роб-Грийе создает успешные проекты-коллаборации на европейском континенте, в частности, с П. Дельво («Возведение храма в руинах в честь богини Ванаде» (“Construction d'un temple en ruine à la déesse Vanadé”)), развивая поиски в области отношений визуального и нарративного в письме. Примечательно, что практически все тексты-коллаборации интегрируются Роб-Грийе в его последующие романы — так, тексты, созданные для livres d’artiste с Раушенбергом, Дельво и для ретроспективы Поллока входят в структуру его романов «Топология города-призрака», «Воспоминания о золотом треугольнике» и в автобиографический цикл «Романистки».

В докладе будет предпринята попытка изучить обмен между живописной средой и вербальным текстом в livres d’artiste и последующих романах А. Роб-Грийе с позиций трансмедиальной нарратологии и рассмотреть продуктивные транс- и интермедиальные отношения между нарративной и визуальной средами в его текстах в рамках концепции «порождающего образа» наррации.

Историки уже несколько десятилетий размышляют о природе исторического времени, главным образом применительно к социально-политической истории или истории искусства. А как обстоит дело в истории интеллектуальной, имеющей дело со становлением абстрактных идей и понятий? Есть ли какие-то особые формы, которые принимает время в этом процессе?
В исследовании данной проблемы можно наметить по крайней мере три направления:
1) Временная дистанция историка по отношению к идеям, которые он изучает: насколько вообще обязательна эта дистанция, возможна ли история современных идей? каков оптимальный размер этой дистанции, бывают ли «неисторические» эпохи с точки зрения интеллектуальной истории?
2) Темп развития идей: существует ли в интеллектуальной культуре нечто подобное «долгой временной протяженности» или даже неизменные идеи-константы? какие формы принимает в ней анахронизм, сосуществование разновременных идей? наблюдаются ли в интеллектуальной истории регресс и цикличность, возвращение забытого и вытесненного? каковы типичные ритмы возникновения и развития идей? как работает в интеллектуальной истории механизм моды?
3) Периодизация интеллектуальной культуры: отличаются ли «историко-идейные» эпохи от эпох «общекультурных»? работаем ли мы сегодня с понятиями «эпистемы» (Фуко) и «переломного времени» (Козеллек)? когда и как происходят интеллектуальные революции?

Эти и другие аспекты темпоральности в интеллектуальной культуре разных стран предлагается обсудить, опираясь на материал истории науки, философии, политической мысли, литературы – всех возможных областей культуры, в которых происходит интеллектуальное развитие. Приветствуются как общетеоретические размышления, так и анализ конкретных «кейсов» интеллектуальной истории с точки зрения ее темпоральности. Важно, что речь идет о времени идей, а не об идеях времени, то есть о развитии самой интеллектуальной культуры, а не о концепциях времени, выдвигавшихся в ней – в философии и гуманитарных науках той или иной эпохи (если только эти концепции не имели своим предметом законы временного развития идей).

Конференция будет проходить онлайн, в рамках деятельности Института высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета и при поддержке Европейской академии. Основной язык конференции – русский. Предполагается публикация материалов.
Заявки (имя и аффилиация автора + название доклада + аннотация 10-20 строк) принимаются до 31 марта 2021 г. по адресу sergezenkine@hotmail.com.

В своем анализе «Двойника» Достоевского Михаил Бахтин мало обращает внимания на фантастику, составляющую главный эффект этой повести. В предлагаемых теоретических заметках будет прежде всего показана связь «Двойника» с традицией романтической фантастики (характерные мотивы, общая двусмысленность повествования). Затем рассматривается бахтинский анализ повести, который не затрагивает проблему художественного вымысла и ограничивается описанием словесных, речевых структур. Наконец, в произведении Достоевского выделяются некоторые элементы вымысла, которые не поддаются (мета)лингвистическому анализу и вносят двусмысленность в фикциональный мир: многократно повторяемое именование героя, мелодраматическое письмо, которое он якобы получает, сцены скандалов, в которых он участвует. Опираясь на переплетение двух словесных «голосов», образующих речь героя повести, эффект фантастики идет дальше – от творческой деятельности автора к восприятию читателя.

Однодневные мини-конференции «ИВГИ за письменным столом» - одна из традиционных форм научной работы Института высших гуманитарных исследований им. Е.М. Мелетинского РГГУ. На этих конференциях сотрудники Института выступают с краткими сообщениями о своей текущей работе, о задачах, которые они перед собой ставят, и о проблемах, с которыми они сталкиваются по ходу исследования. Подобные мини-конференции дают возможность сотрудникам Института теснее и плодотворнее взаимодействовать друг с другом: выступающим - выносить на суд коллег свои планы и наработки, слушающим - помогать работе коллег замечаниями и советами.
На семинаре будут представлены промежуточные результаты работы сотрудников ИВГИ над их исследовательскими проектами, и эта возможность заглянуть в «творческую лабораторию» известных ученых может быть особенно полезна студентам, аспирантам и молодым исследователям.

В самом конце 1960-х годов в диссидентском кругу обсуждались две литературоведческие работы о двоемыслии, одна — уже в значительной мере написанная и даже частично опубликованная, вторая — проговоренная на лекциях и замысленная как книжка: «Сдача и гибель советского интеллигента» Аркадия Белинкова и «Конец трагедии» Анатолия Якобсона. В обеих речь шла о двоемыслии литераторов, для авторов обеих работ примером образцового поведения писателя в Советском Союзе оказывался Солженицын, но оценки, данные авторами этих работ самому двоемыслию, существенно различались: двоемыслие как ложь vs двоемыслие как неидеологизированность. Затем предметом обсуждения стало двоемыслие уже не писателя, но интеллигенции в целом: двоемыслие как соблазн («Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура» О. Алтаева/В. Кормера, 1969/1970), двоемыслие как ложь («Образованщина» А. Солженицына, 1974). Одним из разворотов темы двоемыслия интеллигенции стали размышления о двоемыслии правозащитного движения — этому были посвящены статья «Закат демократического движения» К. Житникова (И. Шафаревича) 1973 г. и роман В. Кормера «Наследство», в первой половине 1970-х гг. предложивший образ диссидентов как наследников бесов Достоевского. В дискуссиях этого времени двоемыслие и, напротив, «одномыслие»(идеологизированность) были осмыслены как бесовство, как одержимость, десятилетием позже участники тех споров столь же полярно оценивали понятие «плюрализм». В докладе делается попытка описания основных значений и синонимов понятия «двоемыслие» в полемике конца 1960-х-начала 1980-х гг., и осмысления связей между (литературной) традицией и способами общественного (политического) поведения.

Фотографии Жака-Анри Лартига – характерный пример того, как меняется контекст и способ представления фотографии. Изначально предназначенные для альбома и семейного архива, они давно экспонируются в галереях и музеях. На них часто смотрят как на легкомысленные снимки богемного юноши Belle époque, в то время как систематичность и структурированность съемок остается вне поля внимания. Среди разных техник и форматов, с которыми работал фотограф, значимое место занимало стереоизображение. Стереоскопическая фотография (особенно популярная во второй половине XIX века) с ее объемной структурой может быть противопоставлена «плоскостному» модернистскому изображению, однако фотографии Лартига демонстрируют сочетание разных логик взгляда. Особую роль в них играет фактура тканей, поверхностей и тел столь важная как для эффекта объемного изображения, так и для структуры авангардного снимка. В докладе речь пойдет о сюжетах снимков, фиксирующих жизнь высших слоев французского общества начала XX века, и о технических параметрах изображения, связывающих на первый взгляд разные логики взгляда.

В докладе пойдет речь о трансформациях платья героини «Алисы в стране чудес» в культуре XX и XXI века. Изначально черно-белые иллюстрации Джона Тенниела в последующих изданиях обрели цвет, после диснеевского мультфильма (1951) в массовой культуре закрепился синий вариант с белым фартуком. Еще раньше под влиянием леди Абди возникает мода на ободки, связанная с образом Алисы. Будут рассмотрены фотосессия «Алиса в стране чудес» в журнале Vogue (2003), а также особенности костюмов Алисы в фильме Тима Бертона (2010).
С 1990-х наряд Алисы популярен в Японии как костюм для косплея, вписываясь в эстетику каваии. Стиль Алисы также органично встраивается в субкультуру японских Лолит и типологию девочек Shojo – например, героинь фильмов Хаяо Миядзаки.
Последние страницы в современной истории платья Алисы – выставка в музее Виктории и Альберта и рисунки художника DanielVS, созданные под влиянием кутюрной коллекции Jean Paul Gaultier (осень-зима 2021, дизайнер Читосе Абе).

По утверждению Даниэля Арасса, развитие новой культуры приличий, центральным объектом внимания для которой стало тело, началось с публикации в 1530 году трактата Эразма Роттердамского «О приличии детских нравов». С этого момента все, что относится к проявлениям телесности, становится предметом качественной оценки, и в том числе - красота и уместность движений. Но что могло стимулировать возникновение нового для европейской культуры фокуса внимания, и где искать его первые признаки?
В поисках ответа на эти вопросы можно обратиться к первым в истории европейской хореографии трактатам по «ученому» танцу начала-середины XV века и сочинениям того же времени, посвященным воспитанию благородного юношества. Первые педагоги избегают суждений о движении как таковом, вне событийного контекста, и утверждают, что достойным движением будет любое, соответствующее ситуации и статусу человека, в то время как хореографы, руководствуясь собственными соображениями, предлагают конкретные критерии оценки.
В докладе будет представлен обзор сохранившихся суждений о том, как именно следует двигаться всем, кто желает снискать расположение окружающих, и будет предложена гипотеза, согласно которой можно выделить один общий фактор, влияющий на систему оценки движения и педагогами, и специалистами по "художественной пластике". Отдельное внимание будет уделено тому, как оценивалось (и оценивалось ли) умение носить одежду и сопоставлять свои движения с особенностями костюма.

В рамках проекта о переводе политических текстов на русский язык в XVIII веке, который реализуется в Германском историческом институте в Москве, участники проекта создали базу данных гражданской и кириллической печати этого времени (адрес сайта проекта: https://krp.dhi-moskau.org/). Эта база продолжает уточняться и пополняться, но уже сейчас на ее основе можно получить обширные статистические данные по истории русской печати XVIII века вообще и по истории печатного литературного перевода в частности. В своем докладе я обращу внимание на ряд взаимосвязанных вопросов: анализ корпуса опубликованной переводной художественной литературы с точки зрения языка оригинальных литературных произведений, тематики переводов, эволюции их числа и т.д. Я также сравню в рамках статистического подхода русский литературный перевод этого времени с переводом художественной литературы на французский язык. Подобные сравнения всегда трудны, поскольку, как я покажу, критерии, которые ученые выбирают для описания корпуса печатной продукции разных стран, как правило трудно совместимы. Тем не менее, некоторые сравнения можно провести, и они показывают как ряд значительных отличий, так и несколько сходных черт между литературным переводом в России и во Франции в эту эпоху.

Цель доклада — дать представление о драматургическом развитии сюжета жизни Богородицы, и его связи с образом храмовой завесы, на основе анализа апокрифических Евангелий и протобиблейских сказаний, их отражении в традициях литургии и пространстве храма. Образ завесы и ее раскрытия в ветхозаветном и новозаветном понимании в программе фресок Мирожского монастыря. Отражение образа "Суда Грядущего" , как сквозной темы фресковой программы собора, через тему разрыва "Храмовой завесы".

Приближение киносценария к экранному воплощению влечёт за собой смену нарративной модальности. По мысли нарратолога Ф.К. Штанцеля, переход от модальности рассказа к модальности показа (от нарратора к рефлектору, согласно его терминологии) может происходить посредством усиления в повествовании признаков устной речи. Киносценарий в этом контексте сближается с устным нарративом личного опыта, наиболее близким к непосредственному переживанию действительности. Для такого нарратива характерны спонтанность, связь с визуальным воображением, акцент на носителе опыта, а не на событийной стороне истории. Обращение к проблеме устного нарратива позволит изучить творчество советского сценариста А.Г. Ржешевского, которое впервые станет предметом специального филологического рассмотрения. Ржешевский вошёл в историю кино как создатель нового типа сценария, получившего название «эмоциональный сценарий». На основе его работ снимали фильмы С.М. Эйзенштейн и В.И. Пудовкин, при этом концепции, разработанные режиссёрами, и сегодня во многом задают взгляд на его тексты. Мы предложим подход к проблеме эмоционального сценария, исходящий не из потребностей кинопроизводства, а основанный на изучении способов передачи того опыта, который был важен для самого сценариста.

По некоторым данным, Болгария занимает третье место в Европе (после Италии и Греции) по количеству исторических памятников. Такое положение объясняется в первую очередь огромным количеством (до 60 тысяч) фракийских курганов, находящихся на территории страны. В ней также имеются многочисленные позднеантичные памятники - мозаики, остатки римских лагерей, вилл и городских строений. По числу и художественному уровню средневековых памятников Болгария заметно уступает соседней Сербии. В докладе пойдет речь о фракийских курганах V-III вв. до н.э. "Голяма Косматка", "Гельвеция", "Грифоны", "Шушманец", Казанлакском, "Четиньова могила" и "Горизонт", о позднеантичных и раннесредневековых мозаиках и постройках Девни, Старой Загоры, Хисари, Пловдива и расположенной в соседней Румынии Констанцы, о фресках XIV в. из монастыря св. Иоанна Предтечи в Кырджали и в Княжеской церкви в Куртя-де-Арджеш (Румыния), о музейных собраниях античных и средневековых предметов названных городов и Бухареста.

Боянская церковь – небольшой средневековый храм, расположенный на южном склоне горы Витоша в селе Бояна. Церковь возводилась и перестраивалась в разные периоды (Х, XIII, XIX вв.), она посвящена Святому Николаю Чудотворцу и Святому Пантелеймону. Первоначальная небольшая постройка X века была расширена по заказу ктитора севастократора Калояна (середина XIII века), которая стала дворцовой церковью-усыпальницей. Особый интерес представляют росписи Боянской церкви, выполненные в середине XIII века болгарскими изографами – Василием и Димитрием. Это один из выдающихся живописных ансамблей XIII столетия. На семинаре будет представлен рассказ об архитектуре и росписях уникального средневекового болгарского памятника.

По некоторым данным, Болгария занимает третье место в Европе (после Италии и Греции) по количеству исторических памятников. Такое положение объясняется в первую очередь огромным количеством (до 60 тысяч) фракийских курганов, находящихся на территории страны. В ней также имеются многочисленные позднеантичные памятники - мозаики, остатки римских лагерей, вилл и городских строений. По числу и художественному уровню средневековых памятников Болгария заметно уступает соседней Сербии. В докладе пойдет речь о фракийских курганах V-III вв. до н.э. "Голяма Косматка", "Гельвеция", "Грифоны", "Шушманец", Казанлакском, "Четиньова могила" и "Горизонт", о позднеантичных и раннесредневековых мозаиках и постройках Девни, Старой Загоры, Хисари, Пловдива и расположенной в соседней Румынии Констанцы, о фресках XIV в. из монастыря св. Иоанна Предтечи в Кырджали и в Княжеской церкви в Куртя-де-Арджеш (Румыния), о музейных собраниях античных и средневековых предметов названных городов и Бухареста.

В 2009 г. во время раскопок в Новгородском кремле у западного фасада Владычной (Грановитой) палаты была обнаружена одна из наиболее интересных в художественном плане находок за всю историю новгородской археологии. В заполнении ямы, датированном перв. пол. XIII в., была найдена деревянная рукоять плети с богатой орнаментацией и фигуративным декором. Сразу стоит сказать, что этот предмет не имеет прямых аналогов, а его сложная изобразительная программа поддается дешифровке с большим трудом. Также стоит отметить, что это и один из наиболее полно сохранившихся археологических художественных предметов северо-запада Руси – плеть дошла до нас практически целиком, что дает возможность увидеть ее изобразительную программу полностью. В докладе будет сделана попытка интерпретации декора этого загадочного предмета.

Культурология получила развитие в России в 90-х годах в условиях методологического вакуума, вызванного крушением марксистко-ленинской парадигмы. Этот вакуум культурология первоначально пыталась восполнить цивилизационными концепциями, стремящимися объяснить культуру целиком (О. Шпенглер, А. Тойнби, Н.Я. Данилевский). Позднее культурология переключилась на изучение более узких вопросов прикладного характера. При этом до настоящего времени не утихают споры по поводу оправданности существования культурологии и ее сущности (самостоятельная наука, комплексная область гуманитарного знания - интегративная наука или учебная дисциплина). Задача осложняется тем, что культурология отчасти претендует на сегменты предметов «старых» наук, таких как этнология и этнография, социология, филология и литературоведение, киноведение, история искусства. Кроме того, несмотря на американское происхождение термина (Л. Уайт), культурология в ее нынешнем виде предстает российским нововведением. Так, ближайшие аналоги, американская культурная и британская социальная антропология, исторически гораздо ближе к этнологии (этнографии) в российском смысле, чем к филологии или искусствоведению. Существуют также сultural studies, которые суть межпредметные исследования и на звание самостоятельной науки не претендуют.
Каждый год российские вузы выпускают бакалавров и магистров с дипломом «Культурология» (специальности № 51.03.01 и № 51.04.01), что являет собой акт государственной легитимизации культурологов как полноценных специалистов. Данное обстоятельство, однако, не снимает необходимости в конкретизации места культурологии в системе наук. В настоящем докладе предлагается рассмотреть несколько направлений, в которых может быть эффективна культурология. Первое, уже известное методологическое направление: культурология как область поиска, отбора, апробации и внедрения новых методов исследования предметов культуры (литературы, искусства) и выработки масштабных исследовательских моделей (парадигм). Междисциплинарная позиция позволяет культурологии осуществлять методологическую экстраполяцию, перенося эффективные методы из одной предметной области в другую, расширяя поле их применения (как, например, произошло с семиотикой). Вторым направлением может быть культурная антропология в ракурсе человека как творческого субъекта, способного создавать предметы культуры и постигать их, в том числе творчески истолковывать (антропологический подход в исследовании литературы развивал В. Изер). Наконец, исследование отдельных кейсов в рамках аналога cultural studies будет являться той практикой, которая питает теорию.

Среди произведений древнерусского художественного ремесла важное место занимают т.н. бармы, или оплечья — детали парадного светского облачения, ставшие известными с находок первых кладов на старорязанском городище. Среди наиболее известных — «Суздальское оплечье» гр. А.С. Уварова (1851 г.) и новгородский клад 1892 г. Типологическая общность сочетается с индивидуальными особенностями и художественным своеобразием каждого изделия.

Выступление будет посвящено описанию и анализу различных ономастических средств, которые в средневековой Руси обеспечивали целостность семьи в рамках одного поколения, подчеркивая, прежде всего, единство между родными братьями. Особенное внимание будет уделено, с одной стороны, специальной игре с семантикой некалендарного имени, и, с другой, — работе с повторяющимися христианскими антропонимами в семье. «Язык имен» позволяет демонстрировать властные чаяния рода, апеллировать к его истории, подлинной или мнимой, по-разному расставлять акценты в семейном благочестии и текущей политической конъюнктуре. В докладе планируется показать, каким образом имена собственные становятся инструментом планирования будущего при наречении первых и последних Рюриковичей на престоле, бояр братьев Морозовых и безвестных контрагентов многочисленных грамот, написанных в XVI–XVII столетии.

Завоевание в 1204 году Константинополя крестоносцами привело к притоку в страны католического Запада произведений византийского искусства, в том числе икон. Многие из иконописных образов, исполненных греческими мастерами, становились в Западной Европе предметами особого почитания, а их иконография и стиль бережно копировались местными художниками.
Процесс осмысления византийских образцов и интеграции их в национальную художественную культуру был особенно ощутимым в Италии, где в XIII веке массово создаются произведения, близко следующие восточнохристианской изобразительной традиции. В докладе будет сделана попытка анализа этого процесса.

По некоторым данным, Болгария занимает третье место в Европе (после Италии и Греции) по количеству исторических памятников. Такое положение объясняется в первую очередь огромным количеством (до 60 тысяч) фракийских курганов, находящихся на территории страны. В ней также имеются многочисленные позднеантичные памятники - мозаики, остатки римских лагерей, вилл и городских строений. По числу и художественному уровню средневековых памятников Болгария заметно уступает соседней Сербии. В докладе пойдет речь о фракийских курганах V-III вв. до н.э. "Голяма Косматка", "Гельвеция", "Грифоны", "Шушманец", Казанлакском, "Четиньова могила" и "Горизонт", о позднеантичных и раннесредневековых мозаиках и постройках Девни, Старой Загоры, Хисари, Пловдива и расположенной в соседней Румынии Констанцы, о фресках XIV в. из монастыря св. Иоанна Предтечи в Кырджали и в Княжеской церкви в Куртя-де-Арджеш (Румыния), о музейных собраниях античных и средневековых предметов названных городов и Бухареста.

Речь пойдет о проекте, который задуман как компаративистский и предполагает сравнительный анализ ситуации в России, Франции и Германии. Первый полевой этап проекта реализован в рамках постдок-гранта «Атлас» (Fondation Maison de sciences de l’homme) в течение осенних месяцев 2018 г. Было проведено десять глубинных полуструктурированных интервью с представителями современных французских медиапроектов (среди них La Vie des Idées, Les Jours, A.O.C.), производящих «интеллектуальный контент» о культуре и обществе и притом существующих онлайн, в условиях и по правилам цифровой среды. [Маркирование содержания этих медиа в категориях «интеллектуального» может производиться как в практиках самопозиционирования рассматриваемых проектов, так и в дискурсах представителей целевых аудиторий («образованная публика») или в дискурсах тех, кто себя к целевым аудиториям эксплицитно не относит («обычные люди»)].
В докладе будет рассказано более подробно о том, как планировалась и проводилась работа, а также будет представлена предварительная систематизация и интерпретация полученных результатов.

Доклад о том, как писалась эта книга Сельмы Лагерлёф, как она была принята и понята современниками, как она переводилась на разные языки в разных странах в течение ХХ века и что с ней происходит в наши дни.

В докладе пойдет речь об онтологическом статусе вымышленного мира, создаваемого в литературном произведении и парадоксально соединяющего в себе тотальную полноту с нереальностью. Отправной точкой послужат размышления двух французских писателей и мыслителей – Жан-Поля Сартра и Мориса Бланшо, которые будут затем проиллюстрированы литературным примером – романом Адольфо Бьой Касареса «Изобретение Мореля».

В докладе будут рассмотрены особенности иконографии иконы и предложена ее новая атрибуция. Определяющей для живописи иконы, по нашему мнению, является ее связь с художественной культурой Северо-Восточной Руси. Будут также названы аналогии с иконами Ростова XIII в. Необходимо проанализировать исторические данные о древнем городе Белоозеро, откуда происходит икона (к настоящему времени не сохранился, его сменил возведенный в конце XIV в. Белозерск), что и предполагается сделать в докладе.