Городской округ Эргуна Автономного района Внутренняя Монголия КНР – один из немногих регионов, где проживает значительное число китайско-русских метисов, большая часть которых официально считается китайскими русскими, одного из национальных меньшинств современного Китая.

Первые кинокадры жизни русских в Трехречье (именно так традиционно называется этот регион) относятся к концу 1930-х гг., ко временам Маньчжоу Го. Буквально сразу после появления в этнономенклатуре КНР «китайских русских», в начале 1990-х гг., видеофиксация их жизни проводилась в экспедициях академика Лю Куйли. С первого десятилетия XXI века Трехречье оказалось включенным в систему развития внутрикитайского этнотуризма. Несмотря на близость к границе это способствовало открытию региона и появлению у российских этнологов возможности проводить здесь полевые исследования, в том числе визуально-атнопологические. Благодаря современным социальным сетям мы можем наблюдать и знакомиться с жизнью китайских русских Трехречья буквально в онлайн режиме.

На семинаре будет показан фильм «Трехречье ... Русский мир Китая» (2016) и другие видеоматериалы.

Реабилитация «романтиками» негативного (просвещенческого) определения «романтического» как аномального либо выдуманного (не существующего) объясняется отчасти тем, что в рационалистической картине мира интеллектуал вынужденно замыкает на своем естестве все, что в традиционных культурах размыкало в пространстве и во времени его телесные и духовные границы.

В немецкой литературе исходное романтическое отношение к «волшебному» как фольклорной духовно-поэтической почве стало формой национальной культурной рефлексии. Квалификация «волшебного» как утраченного блага связала его с исторической дихотомией «раньше - теперь». Однако в зрелом романтизме, и прежде всего в творчестве Гофмана, романтизм из взгляда на историю постепенно переквалифицируется в ее плод. Замкнув же романтический опыт на собственном «я», Гофман в конечном счете выводит историческую мотивацию романтизма из антропологической – как атрибута детского сознания, способного как блокировать «взросление», так и питать его. Эта развилка переносится и на национальный литературный процесс.

В центре доклада – проблема оформления оригинальной повествовательной структуры «Писем русского путешественника» как одного из первых в истории отечественной словесности авторского нарратива, выводящего прозаический текст на уровень эстетически организованного и осмысленного «высказывания». Способ, при помощи которого достигается этот эффект, – радикальная трансформация структуры книги, в которой сюжет путешествия как пространственного перемещения героя-повествователя взаимодействует со множеством «дополнительных сюжетов», формирвемых самыми различными историко-культурными ассоциациями, в итоге превращающими «Письма…» в динамичное подвижное целое, включающее «читателя» в диалог с текстом, а в пределе – с авторской картиной мира, им опосредуемой. На практике для достижения этой цели служили самые разнообразные формы интертекстуальности, выявление, типологизирование и классифицирование кооторых явилось частными задачами работы.

На примере нескольких «дополнительных сюжетов» карамзинской книги (связанных с интертекстуальными «диалогами» с произведениями Л.Стернга, К.-Ф.Морица, «описательной поэмы») выявляются специфические формы построения текста «Писем…» как художественного эксперимента Карамзина, во многом определившего пути развития русской прозы последующих историко-литературных периодов.

Доклад будет посвящен двум книгам: сочинению английского теолога Ричарда Уэйтли «Исторические сомнения касательно особы Наполеона Бонапарта» (первое изд. 1819) и книге француза Луи-Наполеона Жоффруа-Шато «Наполеон и завоевание мира, 1812-1832. История всемирной монархии» (1836).

Если первая книга — памфлет в духе Свифта, где изложение героических подвигов Бонапарта служит доказательством его вымышленной природы, то вторая гораздо более оригинальна и считается первым во французской литературе сочинением в жанре альтернативной истории.

Оба дают основания поразмышлять о том, какие функции, помимо собственно рассказа о событиях прошлого, может исполнять исторический материал.

Одним из отличий Сербии по сравнению с другими балканскими странами является то, что на ее территории сохранилось немало резиденций римских императоров – Сремске Митровице (Сирмий), Глац, Виминаций, Шаркамен, Ромулиана, Медиана. К этим памятникам примыкает Юстиниана Прима (Царичин Град), выстроенная в VI в. как резиденция архиепископа и префекта Иллирика. Не менее интересны памятники средневековой сербской архитектуры, сохранившие замечательные по исполнению и размеру фресковые росписи - Петрова церковь в Нови Пазар, Студеница, Джурджеви Ступови, Жича, Сопочани, Милешева, Градац, Стара и Нова Павлица, Арилье, Манасия, Раваница, Любостиня. Средневековые крепости Смедерево, Голубац и Крушевац позволяют получить представление о фортификации XIV-XV вв.

Эпиграфом к докладу мне хотелось бы взять стихотворение Варлама Шаламова «Память» (1957):

Если ты владел умело
Топором или пилой,
Остается в мышцах тела
Память радости былой.

То, что некогда зубрила
Осторожная рука,
Удержавшая зубило
Под ударом молотка.

Вновь почти без напряженья
Обретает каждый раз
Равновесие движенья
Без распоряженья глаз.

Это умное уменье,
Эти навыки труда
В нашем теле, без сомненья,
Затаились навсегда.

Сама же идея доклада инспирирована спорами современного танца с балетом. Дело в том, что с момента своего рождения в начале ХХ века танец «модерн» противопоставил себя балету с его пуантовой техникой, кодифицированными позициями рук и ног, тридцати двумя фуэте и прочими общепринятыми знаками виртуозности. Его участники резко критиковали балет, за то, что в нем главное – «виртуозность», техника, а не чувства и мысли. Взамен балетной технике разные танцовщики и хореографы авангарда предлагали эмоциональность, экспрессивность и даже концептуальность. Тем не менее, не только балет, но и очень далекие от него виды танца – такие, как брейк или акробатический рок-н-ролл – требуют высочайшей техники, длительной подготовки, железной дисциплины. Недавно мне встретилась реклама танцевальных курсов, где предлагалось научить контакту с партнером (в клубных танцах) без присутствия самого партнера. Правда, авторы курса подчеркивали, что рассчитывают на «умных» учеников, с высоким интеллектом. Но может ли интеллект полностью заменить телесное знание, память мышц? Это первый вопрос, который я предлагаю обсудить. И второй вопрос: так ли уж «техника» противоположна мышлению, а умелое и дисциплинированное движение исключает мысль? Действительно ли, что техника, тренаж, виртуозность – «безголовые»? Или же нам следует понимать двигательный навык как, по словам Варлама Шаламова, «умное уменье», телесное знание?

И.Е. Сироткина - автор книг "Классики и психиатры: психиатрия в российской культуре, 1880-1930" (2008), "Свободное движение и пластический танец в России" (2012), "Шестое чувство авангарда: танец, движение, кинестезия в жизни поэтов и художников" (2014), "Танец: опыт понимания" (2020)

Археологический слой Великого Новгорода сохранил до наших дней несколько древнерусских гуслей и их фрагментов, дающих представление о музыкальной культуре Древней Руси. С искусствоведческой точки зрения наиболее интересными являются гусли XII в., окрылок которых оформлен вырезанными из дерева головами драконов. Для нашего региона такой декор уникален, однако музыкальные инструменты с зооморфными деталями, по всей видимости, были широко распространены в Западной Европе. Об этом говорят их многочисленные изображения в миниатюрах и каменной пластике, а также немногие дошедшие до наших дней артефакты, самые ранние из которых датируются XIV в.
В докладе зооморфный декор необычных новгородских гуслей будет сравнен с оформлением средневековых западноевропейских инструментов. В первую очередь — романских и готических арф, изображаемых в руках библейского царя Давида.

Городская мифология Вильнюса создавалась параллельно на нескольких языках и в нескольких культурах: польской, литовской, еврейской, русской, белорусской и немецкой. Каждая группа стремилась освоить пространство города в рамках своей национальной идеологии, нередко оттесняя или игнорируя соседей, но при этом используя схожие приемы, схемы и образы. На примере текстов в различных жанрах, созданных между 1870 и 1939 гг. на русском, немецком и идише, мы обсудим, каким образом пространственные и временные оппозиции по-разному осмыслялись в соответствующих вариантах вильнюсского городского мифа.

В южном алтарном компартименте второго яруса собора Святой Софии в Охриде сохранилась живопись, декорирующая поверхность северной стены и апсиды помещения. На сегодняшний день существуют вариативные точки зрения относительно датировки этой живописи концом XI в.- третьей четвертью XIII века. Проблема датирования этой живописи усугубляется нерешённостью ряда архитектурных вопросов, связанных с памятником. В частности, нет единого мнения касательно времени возникновения боковых алтарных капелл второго яруса. В рамках этого сообщения будет предпринята попытка соотнесения между собой участков живописи на северной стене и в апсиде капеллы с целью постановки проблемы их стилистического единства, единовременности их создания. Ранее в литературе, несмотря на существенный диапазон датировок, вопрос о возможности неодновременного создания росписи капеллы не ставился. Подобное сравнение, а также соотнесение этих участков росписи с живописным ансамблем основного объёма храма времени архиепископа Льва (до 1056 года) в будущем может сыграть роль в уточнении времени возникновения боковых капелл.

Портретирование в докладе будет рассмотрено как процесс социокультурной коммуникации, предполагающий определённый набор социальных ролей и правил поведения.
Эмпирическую базу исследования составляют источники личного происхождения (дневники, письма, мемуары), отобранные более чем по десяти персоналиям русских художников конца XIX — начала XX веков.
Процесс анализа источников заключался, прежде всего, в поиске общих мест, характеризующих каждый из этапов портретирования: переговоры о заказе, сеансы и сопутствующие мероприятия, выставки и критические отзывы, дальнейшая коммуникация заказчика и исполнителя. В качестве специфической формы портретирования выделялись также инициативные проекты художника. Особый интерес для автора представляли случаи нарушения принятых социальных ритуалов. Обсуждение в текстах этих конфликтных ситуаций позволяет прояснить смыслы портретирования как культурной практики, не всегда прямо проговоренные в историко-культурных текстах.
В качестве ключевой объяснительной теории автор применяет концепцию и классификацию капитала Пьера Бурдье. Обладая преимущественно символическим капиталом, художник в рамках акта портретирования обменивал его на социальный и экономический капитал заказчика.
Утверждается, что портретирование на рубеже веков зачастую включало в себя ритуал уговаривания художника, что в значительной мере связано с архаичными формами поведения, выходящими за рамки экономической целесообразности. Одновременно с ритуальным откладыванием проекта художник мог жаловаться близким на крайнюю нехватку денег. Автор видит в ритуале уговаривания попытку достичь некоего социального равновесия за счёт сакрализации художника.
Ещё одним оригинальным тезисом доклада является утверждение публичного характера портретирования. Вопреки расхожему стереотипу о том, что художник не любит, когда за его работой наблюдают и дают промежуточные оценки, на ряде источников доказывается обратное. Визиты друзей и семьи заказчика во время или в конце сеанса, промежуточные комментарии, а также большое количество совместных мероприятий (обеды, ужины, походы в театр) были обычной практикой. Автор утверждает, что эта публичность была специфической формой обмена: заказчик таким образом демонстрировал приобщённость к искусству, а художник получал часть его социального капитала.

В пока неопубликованном докладе М. Велижева, посвященном «Выбранным местам из переписки с друзьями» (1847) было показано, что открывающее книгу духовное завещание имеет все признаки нотариального. Это отражает систематическую зеркальную перекодировку у позднего Гоголя (и в том числе в «Переписке»): «спиритуализацию» светских государства, права и службы. Ее мотивная подоплека (проясняющая сквозную логику художественной эволюции писателя) выглядит следующей. Перебравшись в Петербург в конце 1820-х годов, Гоголь во многом сохранил фольклорное восприятие зла как происков нечистого, воплощенное в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Однако в «Петербургских повестях» и прежде всего в 1-й редакции «Портрета» глобализация зла превратила фольклорного черта в библейского дьявола, угрожающего миру «последним», апокалиптическим вторжением. В столице империи, включающей церковную иерархию в общегосударственную, Гоголь именно последнюю сделал главной опорой в борьбе добра и зла и, соответственно, главной мишенью инфернальной (замещающей) атаки. Это раздвоило для Гоголя смысл Петербурга, представшего в «Ревизоре» источником сначала всеобщего искушения, а затем – суда над ним. В «Развязке “Ревизора”» это подвело Гоголя к отождествлению государства и человеческой души, а в «…Переписке» - к замыканию всеобщего спасения от нечистого на собственном духовном опыте.

В выступлении будет рассматриваться связь между семиотикой, историей и философией. Современная семиотика как наука о знаках и возникновении значения отличается междисциплинарным подходом и продолжает традиции, заложенные в ХХ веке двумя крупнейшими европейскими школами: Московско-Тартуской и Парижской. В этом смысле особое значение приобретает история самой семиотики как дисциплины, генезис идей, анализ контактов и связей между ее представителями из разных стран. Исследование архивных документов из Вильнюсской национальной библиотеки позволило обнаружить контакты основателя Парижской семиотической школы, французско-литовского семиотика А.Ж. Греймаса с русским философом Львом Карсавиным, и влияние трудов последнего на итоговую работу Греймаса «О несовершенстве» (1987).

Проект спортодежды, предложенный Варварой Степановой в статье 1923 года «Костюм сегодняшнего дня — прозодежда», — один из самых знаменитых проектов исторического авангарда. Предложенные художницей образцы упоминаются во многих публикациях, посвященных конструктивизму в целом или авангардистским проектам в области костюма и моды. Однако, как показывает анализ академической дискуссии на эту тему, спортодежда Степановой практически никогда не анализируется отдельно от других упомянутых в статье примеров прозодежды — как самостоятельный вид костюма со своей спецификой бытования. Также не было и попыток восстановить контекст, в котором появился этот проект, а также аналитически сопоставить проект Степановой с другими разработками современной ему эпохи или предшествующих эпох в области спортивной экипировки как функционально-эстетического объекта. Между тем обращение к контексту и, прежде всего, к анализу процессов, происходящих вокруг спорта и физкультуры в советской России 1920-х, позволит лучше понять и с качественно новых позиций оценить предложения Степановой в отношении спортивной одежды.
В докладе планируется осветить следующие вопросы.
Почему именно спортодежда стала предметом пристального внимания художницы и объектом приложения её творческих сил?
Чем можно объяснить выбор конкретных типов костюмов (футбольные и баскетбольные комплекты, причем последний – в женском варианте) и подходов к одежде спортивного типа?
Как предложения Степановой соотносятся с другими поисками решений для спортодежды, характерными для того времени?
И в чем именно, в конечном счета, состоит новаторство этого проекта?

В докладе рассматриваются саги о девах-правительницах, которые составляют в исландской словесности особую разновидность жанра рыцарской саги. Если в других литературных традициях встречаются образы строптивых принцесс, укрощаемых женихами, то в Исландии сочиняются рассказы о единовластных правительницах своих стран, не желающих слышать о браке, ибо замужество грозит им ослаблением власти и утратой социального статуса. Таковы пятнадцатилетняя Ингигерд, героиня “Саги о Сигргарде Смелом”, принцесса Серена в “Саге о Кларусе”, правительница Флорентия в “Саге о Гиббоне”, Филотемия в “Саге о Динусе Заносчивом”, Фульгида в“Саге о Викторе и Блавусе”, Седентиана в “Саге о Сигурде Молчаливом”, Нитида в “Саге о Нитиде”. В исландских сагах для таких героинь, не только категорически отказывающих женихам, но и подвергающих их словесным и физическим унижениям, существует специальное обозначение — meykongr — “дева-правительница”, сами же они знаменательно именуют себя “королем” (kongr), но не “королевой” (dr?ttning). Соотношение между упомянутыми лексемами не исчерпывается родовыми различиями. Хотя титул королевы — dr?ttning — может относиться и к незамужней правительнице, и к жене короля, в сагах обычно подразумевается указание на ограниченность власти, производной от власти мужа-правителя (kongr, konungr).
Неизвестно, повлияла ли на скандинавскую традицию античная культура, в частности греческие амазонки. Неизвестно также, какая реальность стоит за образами дев-воительниц (судя по археологическим данным, оружие в женских погребениях до сих пор не найдено). Хотя предполагалось влияние на исландские рыцарские саги арабских сказок, черты сходства не настолько велики, чтобы исключить возможность полигенезиса, тем более что сюжет о строптивой невесте встречается не только в восточном, но и в германском фольклоре (ср. сказки типа “Король Дроздобород”, “Хакон Бородач”).
В докладе показывается, что образы персонажей, сходные с девами-правительницами из рыцарских саг, встречаются и в исконной мифологической и литературной традиции. Таковы и девы-воительницы, подобные Брюнхильде, и валькирии из песней “Старшей Эдды”, и щитовые девы из саг о древних временах, и скандинавские королевы, описанные Саксоном Грамматиком.

Задача предлагаемого доклада – не интерпретировать обобщенный смысл поэмы Пушкина «Медный всадник» (идеологический, исторический, религиозно-мифологический), а описать, как в ней структурирован индивидуальный опыт героя и читателя. Этот опыт формируется во взаимодействии словесного текста и внетекстуальных визуальных структур, которые охватывают историческую топографию Петербурга и зрительный облик фальконетовского памятника Петру I. Связанный с эстетикой возвышенного, этот монумент превращается в поэме в фантастическую фигуру: он организует пространство, где происходит сюжетное действие, вступает в амбивалентные отношения с водной стихией и магически управляет реакциями и поступками героя. Доклад составляет часть более широкого исследования о визуальных изображениях, включенных в литературное или кинематографическое повествование. Анализ визуальных структур в поэме Пушкина опирается на традицию филологических исследований ее текста, применяемых поэтом словесных приемов и эффектов.

Между двумя юбилеями Гёте, 1932 и 1949 годов, грянула вторая мировая война, которая окончательно сделала невозможным прежний культ Гёте у немцев. Когда именно сложился этот культ в немецкой культуре? Постепенный и непрямой путь, ведущий к инструментализации и идеологизации понятия «классика», занимает продолжительное время. Вероятно, это случилось не позднее последней трети XIX века. Однако довольно быстро имя Гёте начинает ассоциироваться антикультом, то есть некой противоположностью культа, и интересно выяснить, как и почему это происходит. Вызывает ли литературный культ с необходимостью антикульт, как и на каком этапе его развития это случается – вот вопросы, на которые призван ответить доклад. Особенный упор делается на начало ХХ века, поскольку интересно установить моменты перемены отношения к Гёте в немецкой культуре и проследить за разным наполнением как «культа», так и «антикульта» писателя.

Значительную часть архива О. М. Фрейденберг, филолога-классика, профессора и руководителя кафедры классической филологии Ленинградского университета (1932-1949), занимает большой (более 2000 листов) мемуарно-дневниковый комплекс, носящий общее заглавие «Пробег жизни». Этот комплекс создавался в период с 1939 по 1950 г., имеет сложную историю написания, структуру и композицию. Одна из частей, третья по хронологии и вторая по времени создания, писалась во время блокады Ленинграда (5 мая 1942 — 1 апреля 1944). Названная «Осада человека» она представляет собой страшный рассказ о жизни в блокадном городе. Фрейденберг сначала не хотела, а потом и не смогла покинуть Ленинград и осталась в нем вместе со своей престарелой матерью. Ее записки — это не только описания блокадного быта, движения транспорта, функционирования учреждений, магазинов, «черных» рынков, голода, холода, смерти, рассказы о добывании еды и карточек, перечни цен на продукты питания и норм выдачи, сделанные с тщательностью ученого-антрополога и с яркой образностью талантливого писателя. В докладе будет показано, какое влияние блокада оказала на Фрейденберг и на ее восприятие советского режима, а также на решение продолжать вести записи: «Но я к ним [запискам] вернулась, готовая преодолеть самые кровоточащие травмы, чтоб только донести до чернил и бумаги рассказ о сталинских днях. Это — мой посильный протест против удушенья человека» («Пробег жизни»). На мой взгляд, решение Фрейденберг подготовить собственный архив при жизни, включив в него помимо неопубликованных работ свои воспоминания в качестве научной биографии, в ответ на развернувшееся после войны жесточайшее идеологическое давление («кампания по борьбе с космополитизмом», разгром Ленинградского университета и созданной Фрейденберг кафедры) следует рассматривать через призму блокадных тетрадей.

В докладе на материале дневников, газетных заметок и мемуарных очерков будет рассмотрена повседневная жизнь Парижа весной и летом 1832 года, когда в городе вспыхнула эпидемия холеры — как реагировали на эпидемию парижские простолюдины и парижские аристократы, как освещали ее парижские газеты, какова была реакция литераторов, какие анекдоты рассказывали парижане в это время и даже как они занимались тем, что сейчас назвали бы художественным акционизмом.

Французам 1830–1840-х годов имена мошенника Робера Макера и его сообщника Бертрана были знакомы так же хорошо, как нам сегодня — имена Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова. Но с тех пор информация о Робере Макере сузилась для большинства читателей, и французских, и тем более русских, до короткого примечания к одному из романов Бальзака: «Робер Макер — персонаж пьес “Постоялый двор в Адре” (1823) и “Робер Макер” (1834), жулик и вор». Между тем, хотя такое определение безусловно правильное, реальная история этого театрального персонажа гораздо богаче и интереснее. Особенно же интересна его внесценическая судьба: с театральной сцены Робер Макер перешел в газетные карикатуры, а затем и в посвященные ему книги, и очень скоро превратился из имени собственного в имя нарицательное. Тому, как это произошло и какие выводы относительно общего характера культуры первой половины XIX века можно из этого сделать, и будет посвящен доклад.

Тему доклада определяет ее предмет изучения — история кодикологии в России, основные проблемы и задачи этой науки. Рассматриваются различные определения кодикологии как науки; область её применения; история развития основных методических принципов исследования рукописных памятников в ХХ-XXI вв. Автор также представляет основные этапы развития мировой науки, главные европейские центры изучения рукописей, а также основные проблемы,исследования. И, наконец, будут упомянуты самые крупные европейские и российские ученые, способствующие развитию этой дисциплины.

В рамках презентации состоится доклад одного из авторов книги, который представит основные положения монографии. Речь, прежде всего, пойдет о языке Мандельштама и о роли идиоматики в его стихах. «Готовые» элементы языка — пословицы, фразеологизмы, коллокации, конструкции — оказываются строительными элементами, использование которых позволяет поэту создавать сложные уникальные смыслы. Языковой подход к стихам Мандельштама позволяет ответить на вопрос, почему его «темная» поэзия так популярна среди читателей. Идиоматический план поэзии Мандельштама сопряжен как с проблемой методологии изучения поэта, так и с эволюцией русской поэзии ХХ века, о чем также пойдет речь в докладе.

В собрании ЦМиАР находится икона с поясным прямоличным изображением Христа Вседержителя, переданная в дар музею в 1976 г. В.Я. Ситниковым (КП 2119, размер 123 х 83 см). Замечательный по художественным достоинствам памятник неоднократно привлекал внимание исследователей, однако до сих пор вопрос его атрибуции, а отчасти и датировки, остается дискуссионным.
До публикаций Э.С. Смирновой предлагавшиеся датировки этого произведения колебались от X до XIII вв. Э.С. Смирнова впервые сузила время создания иконы до первой половины XIII в. и отнесла ее к живописи ростово-ярославского круга, указав, что она могла быть исполнена как русским мастером под влиянием греческих образцов, так и приезжим византийским иконописцем, впитавшим характерные черты русской художественной культуры. В большинство последующих публикаций памятник вошел как произведение ростово-ярославской иконописи первой половины XIII в. О.Е. Этингоф датировала икону временем около 1200 г. – первой четвертью XIII в. и указала на ее родство с живописью Северной Греции, предположив, что ее мог написать приезжий мастер – выходец из северных территорий Византийской империи.
Подчеркнутый геометризм форм свидетельствует, на наш взгляд, о возникновении памятника в первой трети XIII в., т.е. в то время, когда линейная стилизация, берущая начало в позднекомниновской художественной традиции, еще не начинает трансформироваться под влиянием зарождавшегося «протопалеологовского», пластического понимания объемной формы. В докладе делается попытка на основании стилистического анализа уточнить место иконы в искусстве византийского круга первой трети XIII в., в том числе поместить ее в контекст точно датированных произведений этого времени.

Доклад посвящен особенностям организации пространства во французских и немецких средневековых поэмах о Рыцаре с лебедем, созданных в русле эпико-романной традиции. Будет показано, как принадлежность персонажей разным локусам, описания пространственных перемещений главного героя и связанные с ними повествовательные приемы соотносятся с осмыслением оппозиции "свой/чужой", приобретающей в эпическом тексте особую семантику.

Иконографическая программа римского гипогея Аврелиев, датируемого 220-240 гг. н.э., является одной из самых дискуссионных в истории позднеантичного искусства. Она неоднородна и включает в себя большое количество разных по содержанию сцен. Непривычные сюжеты или визуально знакомые сюжеты в непривычных сочетаниях, в совокупности с плохой сохранностью ряда важных сцен и отсутствием близких аналогий позволяют самый широкий спектр интерпретаций. В итоге часть исследователей видят в ней аллюзии на гностицизм, другая часть ассоциирует ее с раннехристианскими памятниками. Третья группа уверена в языческом происхождении памятника, однако внутри этой группы интерпретации также расходятся. За каждой такой гипотезой стоит серьезный анализ, и все же их авторы не могут обойтись без допущений, которые не подтверждаются фактическим материалом и остаются на уровне экспертных догадок.
В настоящей работе будет предпринята попытка проанализировать иконографическую программу гипогея, строго придерживаясь рамок, задаваемых самим памятником, с тем, чтобы выявить спектр возможных интерпретаций, не допуская необоснованного сужения.

В докладе будут рассмотрены культурно-историческая ситуация в Ростове первой трети XIII в. и связанные с этим городом и Ярославлем, крепостью на Волге ростовского князя, немногочисленные памятники искусства этого времени, которые дошли до наших дней. Будет показана их общность с иконами и стенописью Владимира и Суздаля, а также проанализированы особенности образности и стиля живописи иконы «Христос Вседержитель» из ЦМиАР в контексте этой художественной культуры.

Образ Спаса на престоле с припадающим митрополитом Киприаном — один из самых известных и почитаемых в русском средневековом искусстве. О древности иконы, записанной в 1700 г. Григорием Зиновьевым Терентьевым, свидетельствует надпись, согласно которой её создание относится ко времени Андрея Боголюбского. А.С. Преображенский, исследовавший текст молитвы на полях иконы, поставил под сомнение эту датировку и предположил, что она была полностью написана в к. XIV — н. XV вв. по заказу митрополита Киприана. Художественные и технико-технологические особенности образа и иконного щита не были исследованы ввиду полной утраты древнего слоя живописи и наличия на обороте иконы позднего красочного слоя. В настоящем докладе представлена попытка выявить первоначальные черты образа, запечатленные в записи 1700 г., и определить круг стилистических и иконографических аналогий.

В докладе будут рассматриваться современные варианты мужской сарториальной культуры в Африке и в Англии. В первую очередь - конголезская субкультура под названием La Sape, которая уже давно привлекает внимание исследователей и фотографов. Предметом толкования станут история и правила стиля La Sape, телесность и кодекс поведения, ритуальный «танец марок». История конголезских франтов анализируется в рамках теории постколониализма.
Во втором примере будет разбираться творчество Освальда Боатенга, современного британского дизайнера мужской одежды. Особое внимание будет уделено африканским мотивам в последних коллекциях Боатенга.

Доклад будет посвящен бронзовому поясному набору XV века, происходящему из археологических раскопок в Пскове. Поясной набор состоит из нескольких сильно корродированных накладок с сюжетными композициями, иконография которых, по нашему мнению, повторяет миниатюры «Зерцала человеческого спасения» — крайне популярного в позднее Средневековье сочинения, известного в 408 копиях, в том числе 190 иллюминированных. Доклад будет строиться на выявлении иконографических параллелей с миниатюрами «Зерцала» и анализе стилистических особенностей накладок, созданных, по нашему мнению, под сильным влиянием готического искусства. Сюжет псковского поясного набора также будет рассмотрен в контексте эсхатологических ожиданий конца XV века.

В творчестве одного из наиболее значительных французских прозаиков ХХ века Мишеля Турнье роман «Золотая капля» (1985) выделяется массированным присутствием разнообразных визуальных образов – фотографий, рисунков, манекенов и т.п., — в символических взаимоотношениях с которыми складывается жизнь героя, алжирского юноши-иммигранта во Франции. Это взаимодействие поддается идеологическому описанию в духе постколониальной теории или с помощью культурологической оппозиции «знаковой» исламской культуры и «образной» новоевропейской; однако автор романа намечает свою, оригинальную концепцию визуально изображения, связанного с личностью субъекта, но ускользающего от его контроля в силу своей серийной множественности. В таком специфическом варианте Турнье практически разрабатывает проблему интрадиегетического образа – визуального изображения, включенного в сюжетное действие.

В рамках написания статьи об иконографии цикла апостольских страданий в капелле над южным алтарём Охридской Софии на семинаре предлагается обсудить круг иконографических аналогий этому циклу в византийском искусстве. Изображение сцен апостольских страданий-явление широко распространённое в средневековом искусстве запада, однако в византийской живописи этот сюжет встречается много реже. В ряде случаев у памятников с апостольскими страстями определены заказчики. Круг ранее приведенных в литературе аналогий к Охридскому циклу (Г.Бабич и П.Мильковичем-Пепеком) может быть расширен за счёт рукописей, декоративно-прикладного искусства, икон. На семинаре будут предложены к рассмотрению византийские памятники, содержащие сцены апостольских страстей, будет сделана попытка их систематизации для определения круга аналогий к Охридскому циклу.

В центре обсуждения — изменения повседневных практик в условиях пандемии коронавируса и то, как на них откликается индустрия моды. В выступлениях участников будет рассматриваться трансформация границ приватного и публичного под влиянием «всевидящего ока» Zoom’а, «замедление» времени и возникновение новой, цикличной темпоральности в отношениях человека с одеждой. Отдельной темой для анализа станут различные проявления повседневного творчества в условиях самоизоляции. Настоящее и будущее моды (от глобальных брендов масс-маркета до небольших локальных предприятий) в контексте усугубляющейся проблемы отходов и внедрения принципов устойчивого развития также будут предметом дискуссии.

Участники: Ингун Гримстад Клепп (Норвежский национальный институт исследований потребления, Метропольный университет Осло), Яна Мелкумова-Рейнольдс (Королевский колледж Лондона, Лондонский университет искусств), Земфира Саламова (НИУ ВШЭ, РГГУ), Мария Скивко (Самарский национальный исследовательский университет), Джоанна Тёрни (Уинчестерская школа искусства, Саутгемптонский университет), Ребекка Шулинг (Колледж искусств и словесности Мичиганского университета).
Модератор: Людмила Алябьева (журнал «Теория моды», НИУ ВШЭ, МВШСЭН).
Рабочий язык мероприятия — английский.

Короткий доклад будет посвящен одному памятнику – невьянской иконе «Богоматерь Владимирская», первой половины ХVIII века из Челябинского Государственного музея изобразительных искусств. В марте этого года я исследовала икону под микроскопом в Челябинске и отбирала микропробы грунта и красочного слоя для химического анализа. Техника и технология памятника практически идентична другой невьянской иконе «Богоматерь Египетская» 1734 года из Екатеринбургского музея «Невьянская икона». Сравнивая два памятника можно удостовериться, что они были выполнены в одно время в одной мастерской. Идентичны способ обработки основы, состав грунта, пигменты красок, манера и техника написания доличного и личного и проч. Выявленные технологические особенности исследуемого памятника бесспорно ставят его в один ряд с первыми иконописными произведениями старообрядческого горнозаводского Урала.

Выдуманная М.А. Волошиным и Е.И. Дмитриевой аристократка и поэтесса Черубина де Габриак, взволновавшая литературную элиту Санкт-Петербурга осенью 1909 г., не раз привлекала к себе внимание исследователей. Блестящая мистификация интерпретировалась и как пародия на символизм (Е.Г. Эткинд), и как совершенное М. Волошиным «оккультное преступление» (Н.К. Бонецкая). Обращение к французским увлечениям Волошина позволяет увидеть литературные корни мистификации в творчестве позднего французского романтика Огюста Вилье де Лиль-Адана, автора научно-фантастического романа «Будущая Ева» и философской драмы «Аксель». Связь этих текстов с (жизне)творческими установками М. Волошина и лирикой Черубины-Дмитриевой будет рассмотрена в докладе.

В докладе будут изложены результаты стажировки в лаборатории физико-химических исследований ГосНИИР Ркчь пойдет о возможностях поляризационной микроскопии. Современные методы анализа могут быть представлены на примере исследований настенной живописи Новгорода, Ферапонтова, Ахталы, проведенных М.М. Наумовой, Ю.И. Гренбергом и С.А. Писаревой. В приложении примеры фото автора с пигментами, микрохимическим анализом и отбором проб.

В докладе будут рассматриваться контексты упоминания моды в самом известном советском сатирическом журнале. Находясь на переднем крае идеологической борьбы, «Крокодил» всегда отвечал за освещение актуальных общественно-политических вопросов, причем приоритетным направлением его работы была сатира на деятелей мирового империализма.
В послевоенное время в журнале начинает складываться дискурс о моде, который, с одной стороны, является производным от политической карикатуры, существует в ее пространстве, а, с другой стороны, обозначает переход к новому этапу, связанному с появлением проблематики моды в поле сатиры. Фокусом сатирического изображения моды в «Крокодиле», как известно, становятся образы стиляг, которые с подачи журнала на долгие годы стали практически единственной формой представления моды.
В докладе будет показано, как на страницах журнала формировалась «иконография» осуждаемых советских модников и складывались контексты упоминаний о моде — и как созданные журналом образы повлияли на последующие репрезентации советских модных практик.

Доклад посвящён иконе «Благоразумный разбойник», поступившей в собрание Музея русской иконы в 2019 г.. Высокий уровень художественного исполнения и стилистическое своеобразие иконы, предположительно, служившей северной дверью иконостаса, позволяют отнести её к числу лучших произведений мастеров Русского Севера последней трети XVI столетия, связав с комплексом икон из церкви Святителя Николая в погосте Волосово Каргопольского района Архангельской области, предметы внутреннего убранства которой сохранились в государственных и частных коллекциях. Особенно близки по манере исполнения иконы из деисусного ряда иконостаса волосовской церкви (Архангельский областной музей изобразительных искусств). Уникальный иконографический мотив - крест, парящий в воздухе за спиной разбойника, - возможно, отсылает к главной особенности реликвии креста Благоразумного разбойника, хранившейся на Кипре в монастыре Ставровуни и прославившейся своей чудесной способностью висеть в воздухе без какой-либо опоры.

Доклад будет посвящен образу двери в романе «Петербург». В докладе будет сделана попытка анализа образа, который является ключевым при разговоре о художественном пространстве «Петербурга», образ, который во многом становится ключом к понимаю Белым пространства как на уровне художественного произведения, так и на уровне философских концепций. В мою задачу не входит подробный обзор двери как культурного феномена. Мне бы хотелось воспользуемся некоторыми интерпретациями этого феномена применительно к тексту романа «Петербург», чтобы проследить, какие смысловые перспективы в интерпретации открываются перед нами.

С конца IV в. в египетском искусстве не только продолжаются прежние традиции, но и развиваются новые, восходящее своими корнями к греческому и римскому мирам. Памятники этого искусства сохранились прежде всего в Александрии (Ком эль-Дика, «колонна Помпея», катакомбы и гробницы Ком эль-Шокафа, цистерна в саду Шалалат, некрополь Анфуши, храм Рас Сода, коллекции Национального музея, Греко-римского музея, музея античности в Александрийской библиотеке), а также в Каире (коллекция Коптского музея, два христианских квартала), эль-Ашмунейне, Туна эль Джебеле и Луксоре. Речь пойдет как о самих этих памятниках, так и о практически проблемах, связанных с их осмотром.

Владимир Владимирович Аристов – писатель и литературовед, математик. Автор 15 поэтических книг, 2 романов и пьесы. Статьи В.В. Аристова печатались в «Вопросах литературы», «Новом литературном обозрении», «Вопросах философии», «Знамени».
Подход сопоставления литературных произведений, названный нами Idem-forma (idem – тот же, тождественный), изначально возник в рамках поэтической школы метареализма. Затем он стал применяться для исследования и классических произведений. В нем присутствуют черты традиционной компаративистики, а также интертекстуальности, но есть принципиальные отличия. Главное здесь – сопоставление через множество обнаруживаемых связей отдельных произведений различных авторов. Выявление типологий не является основной целью. В отличие от концепции интертекстуальности, где мы видим размытость границ отдельных произведений, в Idem-forma устанавливаются и по-новому определяются границы. Это не означает замкнутости, а скорее, наоборот, выявляет принципиальную открытость и взаимодействие литературных структур. При этом может проявиться эффект создания как бы нового совместного произведения. Но уникальность каждого произведения в результате такого соединения и «отождествления» не нивелируется, а скорее способна возрастать в своей значимости.
С помощью метода Idem-forma в исследовании сравнивались поэтические и прозаические произведения Тютчева и Пушкина, Некрасова и Мандельштама, Блока и Ахматовой, Блока и Мандельштама, Платонова и Фолкнера, Булгакова и Томаса Манна, Кольриджа и Багрицкого, Фета и Эдгара По и др. В докладе приводятся несколько конкретных примеров таких сопоставлений.